Дверь в клетку Макари с лязгом поднялась, и сервитор толкнул тележку внутрь. Она была около девяти футов в длину и в высоту до груди, скругленная спереди и сужающаяся к задней части, будто гроб, сделанный для гиганта. Ее укрывал изукрашенный кожаный полог, и сбоку на стойке поднималась консоль с мигающим зеленым осциллоскопом и пыльной решеткой динамика.
У сервитора возникла проблема с фиксацией колесиков тележки, и было совершенно гнусно видеть создание, дергающееся с выражением безнадежного непонимания на лице и поворачивающееся то в одну сторону, то в другую.
– Во имя всего святого, – шепотом проворчал Хендриксен и шагнул в сторону сервитора, чтобы помочь. Но, к удивлению Фалкс, Кусач опередил его и наклонился, зафиксировав стопора с прытью одновременно плавной и неуклюжей, а затем аккуратно – даже осторожно – вернул сервитора в исходное положение.
Когда тележка замерла, из-под полога раздался тихий шум плещущейся воды и что-то похожее на приглушенный, влажный вдох. В этот раз Фалкс не смогла сдержать пробравшую до костей дрожь.
Ей не нравился Виночерпий. По правде, женщина ненавидела его нынешнюю форму. Но оспорить его пользу во время долгого пребывания на борту «Исполнителя» было невозможно. И при всем ее отвращении к нему, он был не узником, а гостем. Так что она сжала зубы и повела плечами, чтобы сбросить напряжение, поморщившись от глухого щелчка, вечно издаваемого правым суставом, – и откинула полог.
Тяжелый бак из армированного стекла, почти до краев был заполнен мутной, загрязненной дубильной кислотой водой. И в этой воде, окруженное дрейфующими частицами разлагающейся растительности, находилось нечто. Оно было серовато-бежевым с крапинками, округлое в передней части и с апатично колыхавшимся сзади длинным хвостом-веслом с зубчатым плавником. Нечто проплыло вперед, лениво взмахнув хвостом, отчего со дна бака поднялось облачко ила, и замерев у оконечности аквариума лицом к узнику.
Когда с треском ожила консоль динамика, передав грязный, искаженный звук текущей воды, Виночерпий качнулся в жидкости и повернул голову набок, прижав к стеклу бледный глаз без век. Под ним в лукавой улыбке поднялась вверх длинная, изогнутая челюсть с кривыми зубами. А затем, оглядев узника на полу и потом Кусача, существо заговорило.
~Подарки!
Голос Ксоталя был мерзким. Фалкс понятия не имела, как тварь воспроизводит человеческую речь, учитывая безгубый рот как у засадного хищника, но по скрежещущим, скрипучим звукам, захватываемым гидрофоном бака, женщина предположила, что существо как-то использует трение внутренних зубов.
~Что это за угощение
~вероятно-вкуснейшая
~госпожа Фалкс?
– Именно то, для оценки чего я призвала тебя, Виночерпий.
~Выглядит как орки
~У Вас нет чего-то более...
~экзотического?
– Его мясо, может, не в новинку, Ксоталь, но родословная впечатляет. По его заверениям. Тебе нужно установить истину о ней.
~Значит, проба на вкус.
~Неизвестное мясо. Это хорошо.
~Насыть меня.
Виночерпий медленно перевернулся от удовольствия, и на его дряблом желтоватом брюхе Фалкс увидела обломки перьев. Трудно поверить, но когда-то Ксоталь был круутом. Старший формователь, не меньше, через пожирание ставший кошмаром наяву.
Культура круутов состояла в поедании, и тяга твари к новой еде, сама по себе, не была чем-то неожиданным. Но аппетит Ксоталя был слишком своеобразным, слишком неуемным, даже для общества, в котором каннибализм – ежедневное явление. Он искал новых соперников с маниакальным пылом, через поглощение одного вида за другим сделав свое тело сокровищницей украденных генов.
Ксоталь неизбежно стал одержим желанием отведать единственного запретного для себя мяса: плоти хозяев их вида, т'ау. И наконец, скрытый дымом после окончания битвы, он поддался искушению. Старший формователь оторвал кусок от тела погибшего воина и перешел черту, из-за который нет возврата.
После этого Ксоталь сорвался с цепи, в оргии пожирания проносясь через космос и в экстазе забыв об осторожности. Вкусив плоти хозяев, он так изменился, что сразу стал очевидным смысл этого табу, давно внушенного круутам. Ксоталь научился невообразимо менять собственное тело, за месяцы достигая таких подвижек, на какие у других формователей ушли бы поколения. Но что чудовищнее всего, он научился изменять свой разум, и его мозг превратился в нечто ужасающей мощи.