Как я сказал, это была хорошая речь. Она точно задобрила боссов, и Пули даже сам произнес небольшую речь, что они найдут еще один мир как Урк, заново построят огромную орду и вернутся на Армиягеддон, чтобы закончить работу. Они все обрадовались и, чтобы отпраздновать, устроили большую драку, пока Газкулл наблюдал, а Гротсник снимал мерки, чтобы понять, насколько выросла его голова. Я не знаю, что док думал о речи Газкулла. Но я знаю, что у него было что-то-задумавшее-лицо, пока он трясся над боссом со своей измерительной палкой, и, если и был орк, знавший, что происходит в голове Газкулла... ну, это был тот, который скрепил ее в самый первый раз.
Тем не менее. Об Армиягеддоне есть одна правда. Поражение было запланированным и являлось лишь открывающей частью большого генерального замысла, составленного Горком и Морком. Но есть также и вторая, о которой знали только Газкулл, я и, может быть, Гротсник: из нас, без обиняков, выбили все дерьмо, потому что Газкулл пал духом.
Вот и все. Ваша настоящая, полная правда о Газкулле Маг Урук Траке... Теперь я могу идти?
Хендриксен засмеялся. Не горьким презрительным кашлем, или насмешливым гоготом, а искренним шумным ревом из зала эля, прогрохотавшем через всю корабельную тюрьму. Будто весь этот допрос был ничем иным, как подводкой к этой ключевой фразе шутки, и он достаточно оценил старания, чтобы ради веселья быстро отбросить свой гнев.
– И ты ждешь, что мы поверим, – сказал он, отдышавшись, – будто Газкулл Маг Урук Трака, самый могучий, самый честолюбивый, самый чрезвычайно жестокий монстр во всем мерзком зеленом воинстве орков... впал в депрессию? – сказав это, он снова расхохотался, но пока Кусач довольно долго объяснял Макари понятие депрессии, его веселость потухла.
Пока Кровавый Топор говорил, узник сначала казался сбитым с толку. Но потом его кровожадные маленькие глаза расширились от потрясения, будто он только что нашел ответ на загадку, годами не дававшую ему покоя, и проскулил переводчику единственную фонему.
– Несомненно, да, – передал Кусач, и у Хендриксена в непонимании вытянулось лицо.
– Это однозначно новость, – сказала Кассия, выглядевшая такой же сбитой с толку. Фалкс, впрочем, впервые с тех пор, как вошла в клетку, почувствовала что-то вроде триумфа. Она выкупила Макари, надеясь забраться в разум хозяина твари и узнать о его слабостях. И теперь эта надежда исполнилась. Что бы еще не открылось, операция окупилась знанием.
Но разум Фалкс не был из тех, что долго остаются удовлетворенными, и прошло, может, секунды три перед тем, как он вплел беспокойство в ее осознание успеха.
– Все так, – сказала она, продолжая за Кассией, и затем вслух высказала свои мысли. – Но новость эта требует справедливого вопроса. Если это серьезная слабость Газкулла, почему ты просто выдал тайну его врагам? У отступления вождя с Армагеддона уже есть неопровержимое объяснение – так зачем раскрывать правду? Ты вдруг стал казаться необычайно сговорчивым.
– Ну, – сказал Кусач, даже не нуждаясь в консультации с пленником. – Вы, наверное, знаете, что Макари пропал на несколько лет после отступления с Армагеддона? Этому есть причина.
Мы направились на какой-то дрянной мир, называемый Голгофа, поскольку какая-то тупая картофелина в улье Вулканус отметила его, как переполненный орками, а других идей у нас не было.
И под «мы» я подразумеваю Газкулла. Не было ничего особенного в этом странном завершении войны. Он подыгрывал шумной корабельной жизни боссов кланов, так же хорошо, как и до этого. Но теперь, когда всех их собрало вместе в том убогом корабле, стало яснее ясного, насколько он изменился. Тело Газкулла выросло так, что затмевало меньших орков, но то же случилось и с его разумом, и во время путешествия он все больше времени проводил, укрывшись в одиночестве, подальше от них всех.
Гротсник, конечно, напрыгнул на изоляцию босса, как мусорный гад на свежую рвоту. Он отыгрывался за все потерянное время, пока Газкулл находился не в Вулканусе, кажется, занимаясь ковырянием в башке босса чаще, нежели чем-то другим, и я был уверен, что он прилагает все усилия, чтобы усугубить надлом Пророка.