Но хуже всего было его лицо. Глаза – в почерневших от запекшейся ритуальной крови глазницах – на выкате, щеки ввалились, показав несколько нечеловеческое строение черепа. Обычно, видно было лишь мельком – блеск острия, когда он, смеясь, откидывал голову или скалился от раздражения. Но сейчас ничто не скрывало этого. Рот над его бородой, вновь продернувшейся смертной белизной, вспороли корни клыков. Фалкс смотрела на лицо самого давнего союзника и чувствовала лишь глубокий, атавистический страх.
– Прошу прощения за... дискомфорт, – сказал он, наклонив косматую голову к полу, чтобы избавить ее от первобытной тревоги при встрече с его взглядом. – Я давно не обращался к старым методам. Я забыл, каковы они для непосвященных.
– Не имеет значения, – произнесла Фалкс, борясь с очередной волной спазмов под ребрами. – Мы наблюдали нечто действительно неповторимое. Других способов дойти до конца истории существа не было, и...
– Вы могли просто спросить, – сказал Макари на чистом низком готике.
– Прощу прощения? – выпалила Фалкс и напрягла каждый мускул своего тела, чтобы не закричать от удивления.
– Прощения за что? – спросила тварь, когда под его сломанным носом расползся этот жуткий насмешливый оскал.
Фалкс лишь смотрела, как и Хендриксен. Она понятия не имела, был ли вопрос искренним, или гретчин играл с ними. И это, больше чего-либо другого, напугало ее. С ее вниманием к деталям и психическим даром Хендриксена, за эти годы они развили неодолимую интуицию на мысли ксеносов. Они научились читать язык тела премудрых фракталов; выводить на чистую воду тварей, которых можно было увидеть лишь в свете смертоносного восхода умирающего пульсара. А теперь их переиграло... это.
Макари, ловкий несмотря на сломанную руку, вскочил на стул для допроса и уселся на нем, скрестив ноги, будто какой-то кошмар из сказок древней Терры.
– Я даже на стул сяду, – прохрипел он на языке, который просто не должен был знать, и затем раздраженно хлопнул по металлу. – Все эти вопросы Морком-меченные дни напролет, а теперь вам сказать нечего! Я понимаю, почему ты не очень популярна, Титонида.
– Спрашивать больше нечего, – протянул Хендриксен, будто порыв снега, затушивший последние угольки пламени, и пошел к Макари с выхваченным ножом.
Фалкс хотелось лишь избавиться от твари. И все же, она не могла согласиться с рунным жрецом. Начать хотя бы с вопроса о Кусаче и так называемом «похищении» Макари. И, может, еще что-то?
Конечно!
– Есть кое-что, – выпалила Фалкс, вытолкнув слова как раз, когда Макари вдохнул для очередной насмешки, и Хендриксен повернул к ней изможденное, скорбное лицо, посмотрев на нее, будто женщина сошла с ума.
– Газкулл не умер, – заявила она.
– Не, помер, – возразил Макари, и его оскал стал шире, когда он постучал когтем по мерзкому лбу. – Ты как раз видела, как у него голова отвалилась, помнишь?
– Но это было недолго, – прорычала Фалкс, слишком уставшая, чтобы контролировать свой гнев. – Знай, ксенос. Нет ничего – ничего – что я предпочла бы больше отсутствию у нас причин говорить дальше. Но вопрос о возвращении Газкулла служит причиной всему этому злоключению. Я признаюсь даже тебе, что вышла за пределы здравого смысла в погоне за тем, чтобы его понять, и будь я проклята, если прямо сейчас не узнаю правду об этом.
– Думаю, ты так и так будешь проклята, – усмехнулся Макари. – Но если хочешь правды, она у меня есть. Какую бы пользу она тебе ни принесла.
Вопрос повис в сумраке клетки, в тишине, нарушаемой лишь дыханием Макари, тихо вырывающимся сквозь зубы-иглы. В корабельной тюрьме никогда не было по-настоящему тихо. Мрачный ли стук рогов и когтей по решеткам клеток, или же шелест молитв непостижимым богам – во тьме всегда что-то шевелилось. Но сейчас между Фалкс и Макари будто открылся разлом, и весь адский зверинец замер, чтобы посмотреть, переступит ли она порог.
На инфо-визуализаторе Фалкс появилось предупреждение. Их было много, большей частью относящиеся к побегу Кусача, но Фалкс все их сбрасывала. К этому моменту служащие мостика хорошо знали, какой она капитан, и, восстанавливая безопасность «Исполнителя», полагались на собственную интуицию. Но это послание исходило от свиты корабельных навигаторов, и было не из тех, что можно легко проигнорировать. По всей видимости, редкое милосердие потоков эмпирей предоставило возможность сократить время до окончания путешествия до базы флота на Мульцибере, выйдя к точке Мандевилля системы через час. Едва она просмотрела отчет, в ее череп просочился голос Хендриксена, бывший тусклым эхом самого себя.