С Федей были коллеги: Науменко работал тогда главным механиком СУ-2, у Леонида Израилевича Белостоцкого, светлая ему память, — у бетонщиков, а «Юрка Робинзон», как многие его тогда в поселке звали, — главным механиком ЖКК — жилищно-коммунальной конторы. «Главным сдергивателем», как обозначал его должность мой первый шеф, редактор нашей крошечной газетенки и великий пересмешник Геннаша Емельянов, делавший при этом выразительные движения сжатой пятерней сверху вниз: будто спускал воду из висевшего над унитазом бачка… и то, правда: сколько пришлось тогда и самому Лейбензону, и безответным его слесарям копаться в дерьме!
Тут только начни — «про Робинзона», только начни…
Тогда это было у нас в порядке вещей: однажды среди зимы отдал свою квартиру семье с малыми ребятишками, переселился ко мне — оба как раз «холостяковали».
— Не будешь возражать, — спросил, — если раскладушку у батареи поставлю? Уступишь «теплое место» другу?
— Как же не уступить! — сказал я насмешливо. — Это Нухман о себе говорит — «иудей морозоустойчивый», в Сибири всю жизнь, а ты у нас, Юрец, — москвич теплолюбивый, давай-давай!
Ночью раскладушка его жалостно скрипнула, он закопошился, я поднял голову.
— Ты дрыхни, дрыхни, — сказал он негромко. — Что-то у них там опять — батарея не дышит. Пошел я…
И только тут затрезвонил телефон, и даже в дальнем моем углу из поднятой Юрцом трубки послышался испуганный голос проспавшего аварию дежурного слесаря…
Привычка «Робинзона» держать, когда спишь, руку на батарее, была надежней инструкций в штатном расписании ЖКК.
Сколько зимних ночей проторчал я потом рядом с ним на авариях в котельной или на теплотрассе!.. Вышло так, что первыми моими героями стали не бульдозеристы да монтажники, а слесари-сантехники… снова вспомнить, что говорил о них живший не в новом, только что возникшем в двадцати километрах от города поселке, а в благоустроенном Сталинске — так тогда назывался Новокузнецк — мой «шеф» Геннаша, когда в очередной раз демонстративно швырял в корзину очередную — цитирую его — «Сагу о говночистах»?
На следующий, как схоронили Юрку, день я позвонил в «Комсомолку», спросил, могут ли они дать некролог, и после долгой перепасовки из одного отдела в другой, мне, наконец, ответили: «Только самое коротенькое сообщение. По минимальной цене: пятьсот у. е.»
Снова было — в который раз — стал объяснять, что случай это особый: в пятьдесят восьмом, когда на Антоновской площадке под Новокузнецком только начинался знаменитый нынче Запсиб, Лейбензон, назначенный в райкоме комсомола комиссаром отряда, привез туда, на ударную стройку крупнейшего металлургического завода, первую партию москвичей-добровольцев: 117 парней и девчат. Сперва задержался до тех пор, пока не убедился, что все ребята хотя бы относительно нормально пристроены, всю ночь потом играл на гитаре и до хрипа — выполнял «заявки» остающихся землячков — пел на собственных проводах обратно в столицу, а за те самые традиционные «пять минут до отхода поезда», когда нормальные люди проверяют, «не остались ли у провожающих билеты отъезжающих», принял вдруг «судьбоносное», как нынче модно обозначать, решение: схватил гитару, схватил спортивную сумку и к восторгу оставленной им на перроне желторотой братии придурков-романтиков уже на ходу выпрыгнул из вагона.
Недаром ведь говорю: о Лейбензоне только начни…
В начале марта 59-го года, когда с Антоновской площадки я уже собрался ехать обратно в Кемерово, где в областной газете «Кузбасс» маялся на преддипломной практике, нежданно-негаданно для себя вдруг сказал ему:
— Вообще-то меня уже распределили в Москву, но я, пожалуй, на это плюну и приеду-ка сюда к вам.
Глаза у него зажглись, широкие губы под мощным «рубильником» поплыли в усмешке:
— Я слышу речь не мальчика, но мужа?!
Это явственно вижу: стоит на невысоком крыльце первого в нашем поселке клуба в пыжиковой шапке, темно-синем ратиновом пальто с шарфом в белую и черную клетку, в крепких венгерских туфлях на толстой подошве… примерно через год во всем этом пижонском для Сибири его «прикиде», а не в долгах как в шелку, я поеду отсюда в первую свою командировку в Москву: выяснять, значит, семейные отношения с не выдержавшим испытательного срока на нашей «ударной» московским дворянством…
— Позвоните в ваш этот самый город, — миролюбиво посоветовала мне юная совсем, судя по голосу, доброжелательница из «Комсомольской правды». — Попросите подключиться ваш этот самый завод…