До недавнего времени я деликатно не вмешивался ни в проблемы наследства, ни в хозяйственные дела — как бы соответственно своему положению «последнего человека» в семье, самого — как у черкесов — бесправного… Но вот пришла, видимо, пора, и в самом деле решать, «как жить дальше», а проблем к этому времени скопилось столько, что их, может быть, уже не поднять…
Но самая-то главная проблема: когда-то я бежал из Майкопа, «как Жилин с Костылиным» у Толстого… возвращение в плен?
Один из бесчисленных — у каждого свой — вариантов «Кавказского пленника»… Все платим, выходит, по старым счетам, все платим.
Атаман дерзкий…
Вышла «Казачья энциклопедия», из-за которой я, собственно, и согласился на эту фанфаронскую должность: атаман Московского землячества казаков. В девяностом году, на первом «кругу», Аркадий Павлович Федотов, доктор наук, большой умница, в выступлении своем для начала спросил: а удастся ли нам поднять казаков на такую высоту, как у вас в романе? Я, говорит, студентам своим читал отрывок из вашего «Вороного с походным вьюком»: там у вас казаки на своих конях с разбега взмывают в небо и летят над всей матушкой-землей… купил с потрохами, как говорится!
А второй вопрос был: а как вы думаете — нужна ли казакам своя энциклопедия?
Конечно же, — ответил я, — ну, конечно, нужна!
И сколько проторчал потом в «самом демократическом» по тем временам бывшем Октябрьском райисполкоме!.. Вместе с отставником-полковником, «ФИО» которого, чтобы попросить о царствии небесном, забыл к стыду, — так вот, с ним — а иногда он, щадя мое время — один, мы, и в самом деле, буквально пробили «Энциклопедию», выдавили на нее разрешение, получили, наконец, документы.
Но я сперва расстался с московским атаманством, а после со всеми остальными обязанностями, столь же мифическими, вообще «развелся» с «батькой Мартыновым» и перестал ходить на заседания редакционной коллегии «Энциклопедии» — ну, трудно для меня это было по многим причинам, трудно… Верил к тому же, что дело попало в надежные руки — там были не только «черные полковники», тоже отставники, но и генералы-историки, и такие светлые головы, как доктор философии Ричард Косолапов… Зря на всех на них понадеялся?
Не только зря, может — преступно, как говорится?
Потому что глянул потом в «Энциклопедию» — нету там ни Андрея Губина, ни Толи Преловского…
Но Толя жив, дай ему Бог здоровья, а вот Андрей…
Все вспоминал, как пришел он однажды в «Советский писатель» со своим «Молоком волчицы», как хорошо мы с ним, землячки, поговорили. Обменялись книжками, и на своей он написал: «Московскому атаману от атамана терского, тоже в походах дерзкого — по ресторанам и кабакам Пятигорья…»
Конечно же, из жизни он ушел очень рано, потом погибла его жена, начавшая было издавать собрание сочинений Андрея: рассказывали потом, что его томами в Пятигорске забиты были подвалы…
И вот: как бы даже и памяти не осталось!
Но на днях увидал изданную в Карачаевске в 2001 году книжечку с очень длинными заголовками-подзаголовками: «Языки и литература народов Кавказа. Проблемы изучения и перспективы развития. Материалы региональной научной конференции»…
Перечитал сейчас опубликованную в ней статью И. Н. Юсуповой из Пятигорского государственного технологического университета — «Особенности художественного стиля А. Губина» — и понял, что придется перепечатывать ее целиком. Вот она:
«Индивидуальный поэтический стиль — это то, что яснее всего ощущается, но труднее всего поддается определению», — это утверждение языковеда И. Подгаецкой помогает понять, что подчас не столько сюжет или тема, не столько слова, сколько стоящее за ними художественное видение, присутствующее в тексте, создает индивидуальный стиль того или иного писателя. Яркая выразительность и образность рождены в глубинных поэтических возможностях авторского языка, в необычайно точном, одухотворенно-поэтическом чувстве, вызванном наблюдаемой картиной. В конечном счете, совершенствование писателя как мастера определяется глубиной проникновения в поэтическую сокровищницу родного языка, оно невозможно без неустанной, трудной работы над словом.
Внимательное, ответственное отношение к слову помогало А. Губину создавать картины редкой, трепетной красоты, одухотворенные любовью писателя к родным местам. Слово для А. Губина — это тот строительный материал, который он умело укладывал в созидаемое произведение.