А над молодыми слева шефствует живущий неподалеку отец — почти мой ровесник, года на три-четыре, может, моложе. Мастер спорта по пешеходному туризму, он вроде окончательно успокоился, далеко теперь не ездит: за проржавевшей изгородью сидит на корточках и все продолжает земельку нянчить — выбирает из нее всякий, даже самый меленький камушек.
Кричу ему с дружеской подначкою в голосе:
— Миша!.. Миш!
Он приподнимает и поворачивает голову.
— Миш! — продолжаю. — Может, объявили какой-нибудь конкурс на самый ухоженный участок, и ты вон как уже вперед вырвался, а мы тут ничего и не знаем?
Повожу туда-сюда подбородком: вон, мол, что тут по обе стороны от меня — и кучи бурьяна-старюки, и сухие ветки, да и вообще — чего только нет.
— Да правда что, — говорит он мироюбиво.
Иду поближе к изгороди — поздороваться с ним. Он останавливается возле саженца высотой метр, не больше: такие тонкие прутики отходят от тоненького ствола, такие яркие — ну, краснотал и краснотал, когда он только начинает наливаться тугим весенним соком на опушках в тайге да вдоль дорог — кончики торчат еще над такими сугробами!
Деловито спрашиваю у Миши:
— Персик, что ль?
— Да вот, — говорит он якобы с ленцой. — Этот посадил и еще два: один — ранний, другой поздний…
Персик все-таки!
Еще узнаю.
Но первым-то делом в голову пришло: краснотал!
Красный змей
Ветеран, бывший офицер, летчик-фронтовик, раненый-перераненый, теперь уже давно — согнувшийся дед, в станице, где он жил-доживал, вывешивал над своим домом на «майские» да на «октябрьские» праздники красный флаг…
Крошечный дом его оплел буйный виноград, давно перекинувшийся на соседние деревья, высокие кроны их совсем загустели — выгоревший чуть не добела флаг еле виднелся не только посреди летней зелени, но и в гуще голых осенних веток.
Соседи стали подначивать: или, мол, ты «дерьмократов» боисси — у такие кущари свое боевое знамя запрятал, что его и не видать совсем?.. Оно у тебя как «у войну — дезертир у кукурузе»!
И тогда он смастерил большого «змея», окрасил бумагу ярко-алым и поднял его на седьмое ноября под ветерком над центром станицы: как сам в последний вылет поднялся.
И деда начали звать «Красный змей», кличка тут же приклеилась: не только дети стали пальцем показывать и кричать, как водится, вслед — у взрослых прозвище тоже прочно вошло в обиход: мол, а где это? Да сразу за «Красным змеем» — «у проулке»…
Он комнату студентам сельхозтехникума сдавал — однажды пришла стайка, девчат:
— Краснозмеев, дедушка, это — вы?
Хотел дед как лучше…
Пробуждение среди полета вслепую
Спасибо вечернему чайку: поднял меня среди ночи.
И посреди сна…
Будто бы вошел я в просторное помещение, амфитеатром устроенное — что-то среднее между цирком, который, конечно же, всегда живет в моей памяти, и полузабытой «Коммунистической аудиторией» старого Университета, на Моховой, 11…
Легко прошелся внизу, несильно оттолкнулся и плавно взлетел. Без всякого напряжения сделал несколько кругов, иногда, будто голубь — но не так резко — переворачиваясь, и «приземлился» среди аплодирующих моему полету людей в самом верхнем ряду…
Не знаю, что это были за люди, но аплодировали они долго и искренне, просили меня повторить полет, и я им сказал: «Сейчас я попробую… Не знаю, получится или нет — заранее на это всегда сложно ответить… Но я постараюсь. Я буду очень и очень стараться. И хочу вам сказать заранее: если у меня что-то выйдет, то это только благодаря Запсибу. Уменьем этим я обязан только ему, и все должны это знать…»
По сторонам и снизу поддерживали: мол, вон вы снизу-то как — сверху проще!
Я стоял, готовился взлететь, думал: ничего не проще, нет.
Выбирал момент, чтобы не просто камнем броситься, а сразу же взлететь плавно…
Пожалуй, сон шел цветной, потому что люди, сидевшие в цирке-аудитории, одеты были очень пестро, а на самом мне был идеальный костюм стального цвета, в котором я ощущал себя очень комфортно. Не серого — именно стального…
И точно такого же стального цвета был пятачок внизу, будто подбитый тем же материалом, из которого пошит мой прекрасный, очень ловко сидящий на мне костюм.
Полет не состоялся, потому что тут я проснулся и отправился в сени — слегка охладиться…
Вернулся и, как мне показалось, долго лежал, внушая себе: запомни, запомни сон — не заспи!
Ты ведь переживал, что давно уже не летаешь — вот оно! Оказывается, от тебя не ушло. Если бы не проснулся — и этот сон не застал в собственной башочке, пронесся — и нет его!