Слишком мягко сказано?
Дальше он говорит: «Знаете, я к 80-ти годам понял, наконец, Маркса. Корю себя за то, что недостаточно хорошо знаю математику и уже никогда не узнаю. Что не так хорошо владею музыкой, бренчу любительски, но серьезно не владею инструментом. Так много не сумел и не успел…»
И тем не менее, а?..
Любопытно: почему и он, и сын Маленкова Андрей — химики?
Да и не в честь ли Жданова Георгий Максимилианович назвал сына Андреем?
«В зимний холод…»
В Майкопе третий день холодюка: наверняка достал переваливший через хребет ледяной ветрище Новороссийска… Я-то, само собою, расправил плечи. Как посмеивались наши «морозоустойчивые» евреи: «Мы — сибираки!» Вот и я — тоже. «Сибирак».
Опять весь город высыпал демонстрировать дорогие шубы: такая редкая возможность!
Адыгейцы надели русские треухи, кто побогаче — непременно из пыжика.
Как я забыл в Москве свой «пирожок» из цигейки, за семь рублей купленный когда-то в Москве из гонорара за первый роман! Почему это помню, — редактор Игорь Жданов, вместе с которым сделали эту вынужденную покупку — оказался в Москве без шапки — все говорил: «Потеплеет — выбросишь!»
Но он верно служит мне до сих пор.
Что бы теперь придумать в Майкопе?
Кунак все обещает мне черкесскую папаху, высокую, как печная труба, но ждать ее, судя по всему, еще долго…
Вспомнил отца, который ходил в кубанке с синим верхом. Вспомнил его любимую поговорку: «В зимний холод всякий — молод!»
Я ее долго не понимал, потом как-то спросил: что она означает, к чему она?
Отец не успел ответить — рассмеялась «мамаша», наша крестная: Карпенчиха.
— А посмотри на улицу: вон — Сазонович. В понедельник ему сто лет будет, в жару еле шкандыбает, а сычас, глянь: несется как змеюлат…
Подвиг — половина дела
С музыкантами и певцами ансамбля «Русская удаль» ехали в станицу Гиагинскую, где они должны были дать концерт…
Слышал их в прошлом году, очень расположился, а тут Эдик Овчаренко свел нас, наконец, с руководителем его, Анатолием Шипитько, чей портрет недавно закончил — прекрасная работа, обрадовал меня мой старый друг, очень обрадовал.
У Эдика в мастерской я и спросил Шипитько, когда и где ближайший концерт, там я в Гиагинскую и напросился, тем более, что в памяти и в душе с этой станицею столько связано…
Надо сказать, что у ребят из ансамбля — само собой, это касается и женской его части — очень хорошие лица, словно одухотворенные благородным их занятием народной культурой, атмосфера в автобусе установилась простая и дружеская.
Мы с Анатолием Васильевичем все разговаривали, искали общих товарищей, общих знакомых и, слава Богу, находили… Когда я забыл название очень дельного коллектива из хорошо знакомого мне Прокопьевска, он тут же подхватил: ну, как же, мол, — знаменитые «Скоморохи»!
Вторым планом я все размышлял о Гиагинской и, наконец, спросил Шипитько: слышал он что-нибудь о восстании Урупского полка казаков?
Нет, оказалось, не знает ничего… Даже он, родом майкопский. Не говоря уже о том, что вообще человек эрудированный, бывалый, хорошенько по России, выражаясь словами Николая Васильевича Гоголя, «проездившийся»: десяток лет кроме прочего работал в Сибири.
Может, думаю, спросить ради эксперимента о броненосце «Потемкин»?.. Сам я так давно уже прямо-таки мечтаю сравнить два эти восстания, да все недосуг.
На этот счет промолчал, а о казаках очень коротко стал рассказывать: три самых холодных месяца — с ноября по январь — полк в полном, считай, составе скитался от станицы к станице. Где-то встречали их хлебом солью, а где-то выкатывали навстречу груженую продуктами телегу: возьмите-ка, мол, хлопцы на пропитание и с Богом ступайте мимо… Кубань бурлила: по станицам и в городах шли сходы, на которых предлагалось осудить восставших казаков, призвать их прекратить смуту.
И в самом деле, только в моей Отрадной такой сход собирали трижды, и трижды станичники повторяли одно и то же: либо в станицу должны приехать трое восставших, чтобы рассказать правду о том, что в полку происходит, либо трое станичников должны у урупцев побывать — чтобы узнать все «без брешешь».
В Майкопе жители щедро угощали казаков, но городское начальство предложило не задерживаться… На чем сошлись — в местной типографии им позволили отпечатать свое воззвание.
А в Гиагинской, продолжал рассказывать Анатолию Васильевичу, восстание закончилось. Тамошний священник сочувствовал казакам, полк занял оборону вокруг церкви, но когда по ним ударили из орудия, и снаряд разорвался совсем рядом с храмом, пришла депутация жителей: пощадите, мол, и церковь нашу, и нашу станицу. И казаки — посовещавшись в который раз — наконец-то сдались…