Какая страшная подмена ценностей происходит в людских умах! Люди кичатся верой в то, что со смертью человек исчезает окончательно и бесповоротно. Они почитают надежду на блаженную вечность трусостью. Справедливо ли согласиться с темнокожими мусульманами, с материалистами и марксистами во мнении, что наш мир, пораженный злом и страданием, и есть последнее пристанище человека?
Библия дает новое представление о жизни после смерти. Оно рождает не страх и не тоску, а радость и предвкушение. Наша планета стенает от боли — и христиане вполне обоснованно жаждут оказаться в новом мире, в котором Бог сотрет с глаз плачущего каждую слезинку.
Пасхальная вера
Сейчас мы видим лишь тень будущего. Нам лишь временами дано ощущать несказанную радость — ту радость, которая влечет нас в мир иной и которую у нас никто не отнимет. Мы будто заключены в темной комнате — сцена из пьесы Сартра «За запертой дверью», — но сквозь щели в стенах просачиваются узкие полоски света. В них — добродетель, слава, красота, сострадание, истина и справедливость. Можно предположить, что за этими стенами существует какой–то другой мир, ради которого стоит претерпеть любые скорби.
Христианская вера не дает безболезненного способа смириться со смертью, но открывает путь к ее преодолению. Христос — это Жизнь. Его Воскресение безоговорочно свидетельствует о том, что Бог не ограничен пресловутым циклом жизни, который завершается смертью. Он делает все возможное, вернее, Он уже сделал все возможное, чтобы разорвать этот цикл.
В октябре 1988 года произошел несчастный случай: во время подводного погружения на озере Мичиган погиб один из моих самых близких друзей. В тот день, когда Боб последний раз ушел под воду, я, ни о чем не подозревая, сидел в университетском кафе и читал книгу известного психотерапевта и писателя Ролло Мэя. Книга называлась «В поисках прекрасного». В ней рассказывается о том, как Мэй всю свою жизнь искал красоту. Поиски привели его в Грецию, на Святую Гору Афон, где расположены православные монастыри.
В то время Ролло Мэй только–только начал восстанавливаться после пережитого им нервного срыва. Он приехал на Афон как раз на Пасху и попал на праздничное богослужение. Православная пасхальная литургия исполнена символизма и непередаваемой красоты. В храме висели иконы, пахло благовониями. В самый торжественный момент священник раздал каждому участнику по три пасхальных яйца — изумительно расписанных и обернутых в тонкую ткань. «Христос воскресе!» — провозгласил он. И все присутствующие, в том числе и Ролло Мэй, откликнулись: «Воистину воскресе!»
Ролло Мэй не был верующим. Но вот что он написал в своей книге: «В тот момент я оказался сопричастен некоей духовной реальности. А что если Христос действительно воскрес? Что это значит для нашего мира?» Я дочитал главу до конца и отправился домой. В дверях меня встретила жена. Она сообщила мне горестную весть: Боб погиб. Все последующие дни вопрос Ролло Мэя не выходил у меня из головы. Какое значение имеет для мира, что Христос воистину воскрес?
На похоронах Боба я сказал несколько слов. И задал тот же самый вопрос, только он прозвучал уже по–другому. Тон вопроса изменило горе. А что если Боб не воскреснет? Мы сидели в часовне, онемевшие от скорби, все три дня обжигавшей наши души. И тогда я вслух предложил представить себе такую картину: вот мы выходим из часовни, идем к машинам, а там — не может быть! — стоит Боб, живой и невредимый. Наш Боб, со знакомой ухмылкой и ясным взглядом серых глаз.
Эта фантазия помогла понять, что почувствовали ученики Иисуса в то пасхальное воскресенье. Три дня они находились во власти горя. Но в воскресенье для них открылся новый свет — свет будущего.
Не будь Пасхи, не было бы жизни после смерти, нового начала и новой земли, и мы были бы вправе считать, что Бог не так уж и могуществен, что Он не слишком нас любит, что Он больше похож на жестокого Создателя Вселенной. Но Библия утверждает: вернуть творение к изначальному совершенству — в Божьей власти.
Признаюсь, что прежде разговоры о вечной жизни и небесах и меня приводили в замешательство. Они казались мне бегством от действительности, нелепой подпоркой, необходимой для того, чтобы смириться с реалиями жизни. Я считал, что в этом мире нужно жить так, будто ничего другого не будет. С годами, однако, мои взгляды изменились, и главным образом из–за того, что я видел, как умирают люди. Что это за Бог, Которого устраивает мир, полный страдания и смерти? Люди внезапно уходят — вдруг исчез, испарился из моей жизни Боб. И если не иметь никакой надежды на будущее, то разве можно верить в Бога?
Апостол Павел, оглядываясь на свою жизнь, в которой хватало страданий — тюрьмы, побои, кораблекрушения, борьба с дикими зверями — говорит нам: если впереди человека ожидает лишь смерть и ничего, кроме смерти, то нужно быть безумцем, чтобы добровольно согласится на такие испытания. «И если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков» (1 Кор 15:19). Вслед за апостолом Павлом я уповаю на воскресение мертвых. Настанет день, когда Христос «уничиженное тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его» (Флп 3:21).
Небесные обители
Известный шотландский писатель и богослов Джордж Макдональд однажды послал письмо своей мачехе. Он хотел утешить ее после кончины близкой подруги. Вот что он написал: «Если бы смерть была именно такой, какой она представляется нам, то Бог не допустил бы, чтобы она стала одним из законов вселенной». Только мы, верующие, можем рассказать миру, что есть смерть на самом деле — какой видит ее Тот Единственный, Кто в страдании прошел через смерть и вернулся к жизни.
По центральному телевидению показали документальный фильм «Умираю». В нем была всесторонне раскрыта тема о том, как вера помогает человеку, находящемуся на пороге смерти. Режиссер–постановщик Майкл Роумер получил разрешение находиться рядом с несколькими умирающими от рака больными на протяжении последних месяцев их жизни. После съемок он признался: «Люди умирают так, как жили. В смерти проявляется вся сущность человека. К последней черте он подходит с тем багажом, который накопил за свою жизнь. Одни подходят к последнему рубежу с отчаянием, другие — с надеждой». Выводы Роумера подтверждаются примерами из жизни двух бостонских семей.
Супругам — Хэрриет и Биллу — по тридцать три года. Оба на грани нервного срыва. В одном из эпизодов Хэрриет в тревоге думает о своем будущем — как жить вдове, оставшейся с двумя детьми. И вдруг она набрасывается на умирающего мужа. «Чем дольше все это будет тянуться, тем хуже для нас», — гневно кричит она.
«Что случилось с той милой девушкой, на которой я женился?» — спрашивает Билл. Хэрриет поворачивается лицом к камере: «Милая девушка умерла от пытки — пытки твоим раком. Кому нужна вдова с двумя сорванцами? Я не хочу, чтобы ты умирал, но раз ты все равно умрешь, то почему не сейчас?»
До смерти Билла остаются считанные недели, а семья распадается. Супруги не могут справиться со своими страхами. Ссоры, крики, плач, обвинения — былая любовь и доверие забыты.
На экране появляется другая семья. Преподобный Брайан, пастор баптистской церкви для чернокожих, пятидесяти шести лет. Он тоже умирает от рака. Но в его семье все по–другому. «Сейчас я переживаю один из значимых этапов в моей жизни, — говорит он. — Вряд ли Рокфеллер сейчас счастливее меня».
Операторы снимают пастора Брайана: вот он произносит перед прихожанами проповедь о смерти, вот — читает внукам Библию, вот отправляется на Юг, чтобы напоследок повидать городок, где он родился. Пастор спокоен и даже безмятежен. Он знает, что готовится отбыть домой — туда, где не будет боли.