— Были. Выгляжу совершенно иначе, да?
— Ни за что бы вас не узнала. Но теперь узнаю ваш голос. Только я думала… но это пустяки, я не слишком наблюдательная. У меня тогда сложилось впечатление, что вы брюнет. Может, показалось из-за очков. Так глупо. Надеюсь, ваш «моргай» починили.
— А, да, спасибо. Удивительно, что мы с вами тут встретились. Мир так тесен, правда?
— Очень тесен. Надеюсь, вы приятно проводите отпуск.
— Да, спасибо, очень приятно — машина наконец-то образумилась. Я невероятно благодарен вам за проявленное сострадание.
— Не за что. Мне было приятно.
Миссис Мокэмб вежливо поклонилась и удалилась вместе со своим спутником.
Уимзи ухмыльнулся:
— Итак, это была ваша прекрасная леди. Так, так. Да вы шалун, Уэлдон. Старые, молодые — все они падают к вашим ногам, в очках вы или без очков.
— Бросьте! — не без удовольствия отозвался Генри. — Повезло, что она тут появилась, правда?
— Удивительно повезло, — согласился Уимзи.
— А вот мужлан рядом с ней мне не понравился. Небось какой-нибудь местный дуболом.
Уимзи снова ухмыльнулся. Бывают ли на свете такие тупицы, каким хочет показаться Генри?
— Надо было попытаться выяснить, кто она такая, — сказал Генри, — но я подумал, это будет как-то нескромно. Полиция-то, надеюсь, сможет ее выследить? Для меня, знаете ли, это очень важно.
— Еще бы. Очень хороша собой и, судя по внешности, богата. Поздравляю вас, Уэлдон. Хотите, я ее для вас выслежу? Я прирожденный сводник и заправский «третий лишний».
— Не будьте ослом, Уимзи. Она мое алиби, болван вы этакий.
— Истинно так! Что ж, пока!
И Уимзи удалился, посмеиваясь про себя.
— Тут все в порядке, — сказал Глейшер, выслушав рассказ об очной ставке. — Леди мы запеленговали. Это дочь старой школьной подруги миссис Тревор, гостит у них каждое лето. Вот уже три недели живет в Хитбери. Муж кто-то там в Сити, приезжает иногда на уикенд, но этим летом его тут не было. Ланч и теннис у полковника Крэнтона — все правильно. Тут никаких фокусов. Уэлдон чист.
— Наконец-то он вздохнет спокойно. Очень нервничал насчет этого своего алиби. Скакал козлом при виде миссис Мокэмб.
— Правда? Видимо, от радости. Ну, удивляться тут нечему. Откуда ему знать, на какое время нужно алиби? Нам удалось не пропустить это в газеты, и он, наверное, до сих пор думает, что Алексис погиб за некоторое время до того, как мисс Вэйн нашла труп. Он, конечно, понимает, что у него был отличный мотив для убийства Алексиса и что обстоятельства его здесь пребывания чертовски подозрительны. Но как бы там ни было, придется нам от него отстать: если б он убил или помогал убийце, то не ошибся бы насчет времени. Он до смерти напуган, и его можно понять. Но то, что он не знает про время, снимает с него подозрения не хуже железного алиби на два часа дня.
— Гораздо лучше, дружище. Когда у кого-то обнаруживается железное алиби, тут-то я и начинаю его подозревать. Хотя алиби Уэлдона на два часа, похоже, столь же железное. Но вот если кто-то примется клясться с пеной у рта, что ровно в два часа видел Уэлдона за каким-нибудь невинным занятием, — значит, пора плести ему пеньковый галстук. Разве что, конечно…
— Что?
— Я хотел сказать — разве что Уэлдон сговорился с кем-нибудь убить Алексиса и само убийство совершил другой человек. Скажем, например, Уэлдон и Шик были в сговоре, Шик должен был совершить свое черное дело, например, в одиннадцать часов, а Уэлдон в это время обеспечивал себе алиби, и допустим, что-то пошло не так и убийство удалось совершить только в два, а Уэлдон, предположим, об этом не знает и придерживается первоначального расписания — как вам?
— Многовато допущений. У Шика — или кто он там — была масса времени связаться с Уэлдоном. Вряд ли он такой дурак, что не сообщил бы ему.
— Верно. Это объяснение не годится. Шик не подходит.
— Кроме того, у Шика у самого есть железное алиби на два часа.
— Я знаю. Поэтому и подозреваю его. Но я имел в виду, что Шик — человек свободный. Даже если он побоялся встретиться с Уэлдоном, он мог написать или позвонить по телефону, да и Уэлдон, в свою очередь, тоже. У вас не сидит в кутузке кто-нибудь подходящий? А может, внезапная смерть? Единственное, что приходит мне в голову, — это что сообщник был в таком месте, откуда ни с кем не свяжешься: либо в холодной, либо в деревянном футляре с латунными ручками.
— Или, может, в больнице?
— Или, как вы говорите, в больнице.
— Это мысль, — сказал Глейшер. — Мы займемся этим, милорд.