— Удачную женщину я в жены взял,— улыбнулся отец.— Генерал в доме!
— Сама бы пошла, да твоя подружка для тебя больше постарается. И припекает уже. Помнишь, что со мной было позавчера, когда я с базара вернулась...
— Ладно, мать, мы все помним, ты разве дашь забыть. Говори, что тебе в магазине нужно?
— Мне, моя дорогая, ничего не нужно. Твоим детям и гостям обед нужен. Баклажаны-то небось в горле торчат. Может, Маргоша твоя мяса припрятала или тушенку... Словом, сама помозгуй, тоже хозяйка.
Я пошла было в дом за кошелкой, но мать остановила меня.
— Погоди, куда не евши? Перекуси чего-нибудь.
Быстренько себе помидоры нарезала, бутерброды сделала, банку с медом прихватила, устроилась в беседке за огромным цементным столом, покрытым клеенкой; стены вокруг зеленые, с крыши лиловые гроздья «изабеллы» свешиваются.
— Может, и ты с Додо перекусишь? — сжалилась над Аркашей мать.
Он до того прожорлив, что десять раз на дню охотно садится за стол. Вот и сейчас не выдержал, нерешительно вошел в беседку, сел против меня. От смущения стал острить:
— Кто смел, тот съел!..— Потянулся к хлебнице.— Как учат в институте международных отношений, хлеб можно брать перстами.— Эту «остроту» повторяет изо дня в день— зануда!
Мать принесла чай, примостилась рядышком, смотрит, как мы едим. Любит она кормить. Как говорит Джано: «Да здравствует хлебосольного человека!»
Аркаша ест, смущаясь, на нас не смотрит.
— Тетя Сато, я каждый вечер думаю: почему бы вам не приобрести цветной телевизор? Мы с Нуну в марте купили в рассрочку и очень довольны.— Мать в ответ только рукой махнула и гримасу скорчила, дескать, мне бы ваши заботы. Но, когда Аркаша начинает давать практические советы, его гримасой не собьешь.—Я что думаю: стоит вам Один сезон сдавать хотя бы восемь коек, и у вас в кармане цветной телевизор. Самой лучшей марки.— Мать помалкивает с кислой миной, я смотрю на них, прихлебываю чай, слушаю.— А если мандарины? — «рожает» новую идею Аркаша и переводит с матери на меня оживленный взгляд.— Сколько вы мандаринов собираете?
— В хороший год до десяти тонн,— нехотя отвечает мать.
— Десять тонн? — поперхнулся чаем Аркаша.— Десять тонн? Так это же, братцы, сумасшедшие деньги! Продаете, или как?
— Мы-то государству сдаем,— тоном полнейшего уныния отвечает мать и с тоской смотрит на зятя.
— А другие? — не унимается Аркаша.
— Другие раньше перекупщикам продавали.
— Каким еще перекупщикам? — Аркаша перестает жевать и делается похожим на охотничью собаку.
— Есть у нас такие. Вывоз наладили, возили мандарины в те края, где надбавку платят. Видел на берегу трехэтажный дом? — голос у матери крепнет, нотки уныния сменяются раздражением и досадой.— Один из этих удальцов отгрохал. Ты б его внутри посмотрел. Дворец!
— А почему им продавали? Они больше платили?
— Почти вдвое.
— А теперь?
— Поприжали их. Запретили мандарины вывозить... Мне что обидно,— мать решила объяснить свою досаду.— Таких специалистов по субтропикам, как он,— кивает в сторону кухни, где гремит посу дой отец,— в Грузии по пальцам пересчитать. А всякое ничтожество...— взгляд в мою сторону, хотя я и не думаю возражать.— Да, да не смотри так, ничтожество и жулье дворцы понастроило, добро набило... Цветной телевизор!.. Да у них в каждой комнате по цветному телевизору.
Допиваю чай, выхожу из беседки; мать оседлала любимого конь ка и не скоро с него слезет. Любит попенять отцу за непрактичность поплакаться на нужду, хотя и слепому видно, что она ни в чем не нуждается.
Взяла на кухне сетку-авоську, сунула в карман сарафана, а мать мне вслед:
— У тебя, доченька, должны были остаться от тех, что позавчера я дала,— и голос такой скромненький, деликатный: дескать, неловко мне о деньгах, особенно при посторонних. Нет того, чтоб промолчать, вообще не заикнуться. Ни за что не упустит случая напомнить, что они с отцом нам помогают. Спасибо большое! Девочкам скоро мои лифчики впору, и каждое лето хоть месяц проводят у бабушки на море... Подарки ко дню рождения получают. Хорошие подарки, дорогие: то батник голландский, то часы золотые, то джинсы фирменные. Я свои деньги не прячу, но если их не хватает... Мне бы отшить матушку — не нужны твои деньги, но последние пятьдесят рублей я отложила. Нам до Тбилиси ехать, мало ли что в дороге случится! Одного бензину на десятку сожжем... Папаша, тот не такой: папаша детям в карманы то рубль сунет, то трояк и помалкивает. А раньше раскидывал монеты, где дети играли. Они визжали от восторга, удивлялись: «А вот еще!» И он вместе с ними удивлялся, в ладоши хлопал. «Ты их балуешь, папа!» Он смотрел на меня, подняв брови, и спрашивал: «А? А может, ничего?..»