Мужчина поднял упавший на грядку цветок.
— Сюда-то как попала?
— Меня этот устроил,— она кивнула в сторону дощатой выгородки.— Строгий...
— И живешь здесь?
— В поселке, тут три километра... Для чего цветы понадобились? — спросила она, видимо, не желая больше отвечать на расспросы.— Не беда ли какая?
— Дочку замуж выдаю.
— Уже? — ее губы тронула мимолетная улыбка.— Прыткая... Это которая же?—Опросила она погодя.— У тебя ведь двойняшки.
— Лиа,— ответил мужчина.— Приезжай на свадьбу.
Женщина покачала головой и с ножницами в руке перешла к другой грядке.
— Мать еще жива? — наклонившись и словно пряча лицо, спросила она.
— Представь себе...
— Не отмучилась, значит... А с домом что будет?
— Об этом раньше надо было думать.
— А что? — женщина выпрямилась и посмотрела на срезанные цветы.— Я сестрице твоей говорила, она ничего. Небось сразу прикинула, за сколько продать. Да кто его купит — в горах, вдали от города...
— Так там все и бросила?
— Так и бросила. Дом большой. Летучим мышам раздолье...
Дверь из комнаты приоткрылась, и старик в выцветшей гимнастерке вышел на лесенку.
Женщина обернулась к старику и замахала руками.
— Уходи! Уходи отсюда!
Старик смущенно засмеялся и ушел, пошатываясь и бормоча что- то под нос.
— Мой велел бесплатно тебе цветов нарезать. Если пьяненький начнет деньги клянчить, не давай...
Они прощались у калитки. Разговор сам собой иссяк, но женщина все не отдавала огромный букет, багряно отсвечивавший на ее лице.
— У тебя новая машина..выйдя на шоссе, рассеянно заметила она.
— Да... Садись, поедем к тебе, покажешь, как устроилась. На ребят взгляну. На свадьбу их повезу, черт возьми! Двоюродные братья как-никак...
— Не надо, Джано. Честное слово, я не готова, и они какие-то растерянные на новом месте, жалкие. Дай обжиться.
— Пока обживешься, мальчишки совсем отвыкнут.
— Ничего, припечет —ты теперь знаешь, где нас найти,
— Если ты и отсюда не сорвешься.
— Да куда уж мне, пороха не хватит... Я тогда уехать думала, а потом передумала...— словно объясняя или оправдываясь в чем-то, проговорила женщина.— Здесь жизнь легче, зима теплее. И сыновьям не чужбина. Ты поддержка, если что, когда подрастут, да и тетки тоже. Разве не так?.. А старик что? По мне и лучше, что он старик...— Она отвернулась, опять пряча лицо, и через окно заглянула в мокнущий под дождем автомобиль.— О-ой, как у тебя гам красиво! Чехлы бар>хатные... В такой посидеть и то приятно. Счастливчик! Видно, твои дела идут хорошо.
— Ничего. Я теперь в виноделах.
— Что ты говоришь?.. Почему, Джано?
— Не знаю. Устал. Старею, наверное.
— Да, время летит...
То, что предшествовало этой встрече, случилось тремя годами раньше Строго говоря, началось все это еще раньше, даже намного раньше, ибо в человеческой жизни прошлое и настоящее нерасторжимы, настоящее прорастает в прошлом, несет его в себе, и, может статься, правы те, кто считает, что прошлого вообще не существует, есть только одно настоящее, а, стало быть, рассказ о любом человеке начинается с первого дня его земного существования, если не раньше... Поскольку наш рассказ о людях не первой молодости (среди них встретятся и пожилые, и старые), нам пришлось бы изрядно углубляться. Но попробуем обойтись без раскопок. Вернем вспять всего- навсего три августовских дня 1979 года.
Итак, август 1979 года...
Глава первая
ТАТЬЯНА МАХОТИНА
Дорога в горах. Крутая каменистая дорога, белая под солнцем, заросшая по краям травой и ежевикой.
Терпкие запахи кавказского леса остались внизу. Сверху веет кремнистой сушью, нагретым камнем. Поодаль в кустах-раскоряках с мелкими, как у вербы, листиками пасутея козы, упираясь ногами в стволы, тянутся к веткам. Лужайки вдали кажутся лоскутами зеленого шелка, натянутого во всех плоскостях, вплоть до вертикальной.
Мне хорошо. Кажется, впервые я живу, как мечтала. Смотрю на Джано и, встретив его взгляд, смеюсь от счастья.
— Куда ты меня ведешь? Господи, куда мы идем?
— Потерпи немного и узнаешь.
— Что у тебя там, Джано? Горская святыня? Капище?
— Нет,— отвечает он.— Маленькая речушка. Форелевый ручей.
Наша ослица далеко обогнала нас. Поскрипывает седлом и корзинами. Ее сынок то забегает вперед и оглядывается, подняв торчком длинные уши, то отстает и неуклюжим галопом на прямых ножках несется вдогонку. Челка у него черная, а храп такой белый, как будто он только что вынул морду из миски со сметаной.