С той минуты, как я села в самолет, я была в странном состоянии — точно в теплой комнате после мороза или в кругу близких людей после миновавшей опасности; я глубже дышала, свободнее двигалась; напряжение последних лет сменилось благодушной расслабленностью. В самолете на высоте Десяти тысяч метров мне было хорошо, легко и спокойно, как давно уже не было на земле. Я смотрела на перенасыщенные солнцем облака, щурилась, покуривая сигареты соседа, слушала его болтовню и то и дело потягивалась, как кошка после сна. И в санатории первое время я все спала, спала, засыпала даже на пляже; во мне что-то происходило, какая-то работа, точно распускались до боли затянутые узелки. Этой работе помогало море. Я слышала его все время, даже во сне, оно ворочалось и вздыхало под окнами. По утрам, едва проснувшись, я подбегала к окну и видела, как, заворачивая в трубочку невысокую волну, море накатывается на берег. Погода стояла безветренная, и порой море совсем стихало. В такие часы мне чего-то не доставало, я то и дело выглядывала в окно, точно море могло вдруг исчезнуть. Но оно было на месте и, напрягши слух, я даже слышала его легкий, почти родниковый плеск....
Старик врач, похожий на губернатора забытой богом колонии, заглянул в мою курортную карту, сцепил на столе пальцы и, с осторожной доброжелательностью глядя на меня, пожевал губами. «Признаюсь, мне не очень нравится ваша кровь и ваше сердечко. Советую не злоупотреблять солнечными ваннами. У нас очень горячее солнце». Очень горячее солнце. На то оно и солнце!.. Я не слушалась ничьих советов и часами пропадала на пляже. Мои усталость и боль без следа растворялись в антисептическом соленом просторе. Не знаю, сколько дней продолжалось мое исцеление морем и солнцем. Чем-то оно походило на пылкий роман, до неузнаваемости преображающий женщину.
О-о, какое сравнение! Татьяна Махотина, вы ли это? Еще неделю назад оно не могло прийти вам в голову.
Порой я смутно беспокоилась: неужели так и будет? Безмятежно, солнечно, солено... Моя умная, проницательная мама не случайно говорила: «Ты, доча, вся без пяти минут — без пяти минут красавица, без пяти минут талантливая, без пяти минут везучая...» Напророчила, бедная. Я и к ней опоздала. На пять минут... Если б судьба вдруг сказала: «Я могу вернуть тебе недоданное, только скажи, на что ты его употребишь: на талант, красоту, личное счастье или на последнюю встречу с мамой?» — я выбрала бы маму. Бог с ним, с талантом! Не женская это ноша.
Я люблю свою работу, привыкла к ней. Я не честолюбива. Мудрецы давно предупредили: «Составлять много книг — конца не будет, и много читать утомительно для тела». Надолго ли меня хватит с моей повышенной утомляемостью и бессонницей...
...Жара стояла градусов под сорок, и мне совсем не хотелось на рынок в Новую Гагру, но соседи по столу настаивали: «Пока мы на юге, надо потреблять как можно больше витаминов».
О н подошел к нашему столуг обходя стоявшие на пути стулья, и вежливо улыбнулся мне. «Если я правильно расслышал, вы собираетесь на рынок». Взгляд внимательный, открытый, чуточку зондирующий. «Вы правильно расслышали,— с вызовом обернулись на голос наши мужчины.— Ну и что?» О н обескуражил их ответом — протянул связку ключей и сказал: «Можете воспользоваться моей машиной. Она стоит перед котельной, у главною корпуса». Зеленые шторы рассеивали солнечный свет, пропеллеры под потолком перемешивали горячий воздух. Не столовая, а аквариум. Может быть, в таком освещении не было заметно, как я покраснела. Вполне безобидное предложение. От любого другого я приняла бы его спокойно, но этот... О н сидел наискосок от нас у двери, ведущей на увитый глициниями балкон. Столы перед дверью считались «привилегированными», диетсестра сажала туда избранных: когда духота в столовой Делалась невыносимой, избранные могли приоткрыть дверь и глотнуть свежего воздуха. Не то чтобы о н здоровался со мной, но за то время, что мы проводили в столовой, наши взгляды по нескольку раз встречались, нет — соприкасались. У него был странный взгляд — я ощущала его как прикосновение.
Всю дорогу — на рынок и обратно — он ни разу не взглянул на меня. Точно забыл о моем существовании. А розы — дивной красоты букет — скромно передал через кого-то из наших: «Вашей спутнице, если позволите...» В этой скромности мне почудилось что-то преувеличенное, какая-то затаенная насмешка...
Чужой, внушающий почтение запах бурки возвращает меня назад. Я лежу в середине долины. Кругом горы, а над ними небесный свод с редкими облаками. Где-то пасутся овцы. Это, наверное, недалеко, и пастух в такой же точно бурке стоит посреди стада с ягненком на руках. Я видела это, наверное, в кино... Издали доносится блеянье овцы, лай собаки. Потом подают голос лягушки, словно сердито окликают друг друга: «Ну, как, как, как?.. Да ничего, ничего...»