Девочки на заднем сиденье испуганно притихли и не отрывали глаз от затылка отца; не видя кругом ничего, кроме залитых водой окон, они по движению отцовской головы пытались понять, насколько серьезно их положение. Додо стиснула локоть мужа. «Давай переждём».— «Дудки!— ответил Джано.— Проскочу!..»
Они не проскочили — меньше чем в километре от промытого ливнем шоссе они увязли.
Земля взбухла, как на дрожжах, превратилась в огромную рыгающую квашню. Она пахла сильно и густо. Страшная благодатная туча, косматясь, клубясь и ликуя, уходила к дальним горам, к другим иссохшим виноградникам. А по раскисшей глинистой дороге, напоминая муху на липучке, полз старый автомобиль. Каждый метр дороги давался ему ценой такого усилия, что, казалось, он вот-вот развалится на части или взорвется. Но он не развалился и не взрывался, а полз, одолевая метр за метром, пока не заполз в залитую водой колдобину. Машина с воем и визгом выкарабкивалась из колдобины, разбрызгивала воду, раскидывала комья грязи и сползала назад. Опять выкарабкивалась, надрывая мотор, стирая шестерни и покрышки, и опять сползала. Было в этом упрямстве что-то отчаянное, безнадежное, злое... Но вот машина остановилась, смолкла, сдалась, по дверцу утонув в глинистой жиже, и, подойдя к ней, через залитые водой стекла можно было увидеть немолодого мужчину за рулем — он плакал, повалившись на баранку — и утешающую его красивую женщину, умело скрывающую свой возраст; а на заднем сиденье между двумя угловатыми, испуганно притихшими девочками, вытянувшись в струнку, сидел мальчик лет шести — лохматая головка на загорелой шейке, тугие загорелые щеки и большие глаза, с недетским вниманием смотрящие на мир.