Боль прожгла бедро, Поненте вывернулся и ударил почти вслепую. Он со всей силы пихнул нападавшего пяткой, но это не помогло избавиться от навалившейся сверху тяжести. Он начал задыхаться и с ужасом вспомнил ночной сон, который быстро забылся на фоне всей неразберихи.
Ощущение невозможности вдоха. Боль за грудиной. Страх, который впивается в сознание клешнями.
Новые удары посыпались градом. Судя по всему, подельник Кьяна быстро оправился от неожиданного нападения Поненте и уже поднялся на ноги. Теперь он осыпал все еще лежащего на полу юношу чередой ударов, а тот лишь догадался закрыть руками шею и голову.
Удары отзывались пламенем, который с каждым разом ощущался все явственнее. Казалось, что легкие полнились дымом, который рвал на части их и горло, не давая вздохнуть. Поненте глотал воздух короткими урывками, страшась той минуты, когда сделать это не получится.
Он тонул. Падал. Темные воды захлестывали его с головой, унося к себе на дно. Поненте качался на их волнах, постепенно погружаясь все ниже и ниже — ближе к бездонной пропасти забвения.
Стоила ли эта жизнь цены, которую однажды придется за нее заплатить?
В глазах взорвались фейерверки, когда кто-то рывком поднял его и поставил на ноги. Голова кружилась, а из-за опоясывающей грудину боли вздохнуть получалось с трудом.
— Проваливай, — процедил кто-то, чье лицо Поненте видел будто из-за мутной ширмы. — Через два дня все с начала. Не придешь на спортивную площадку — знаешь, что будет.
— Я не приду, — едва слышно пролепетал Поненте, чувствуя, как что-то горячее медленно стекает из уголка рта.
Глава 12
Путь потерян в терпкой тьме,
Остался в прошлом солнца свет.
Мы в этой навсегда тюрьме
И не найдем в себе ответ.
Поненте с трудом помнил, как добрался до своей комнаты. Прежде, чем потерять сознание, он увидел над собой ничуть не удивленные глаза Хорго.
Вновь он очнулся уже в лазарете. Медсестра преклонного возраста писала что-то в углу комнаты. Между ними стояло несколько свободных кушеток, и Поненте понял, что оказался единственным пациентом.
Он осторожно шевельнулся. В груди вспыхнула боль, и сквозь сжатые зубы вылетело тихое ругательство. Медсестра подняла голову.
— Лежи спокойно, — приказала она. — Сейчас я подойду.
Боль сделалась сильнее, и Поненте затих. Грудная клетка была туго стянута повязками, левая рука забинтована. Через некоторое время женщина действительно сложила бумажки в стопку и неторопливо подошла к новому пациенту.
— Наверное, не ответишь, но я должна спросить. Не назовешь имя нападавшего?
Одно Поненте знал точно: если сейчас донесет на Кьяна, то недолго будет жить в этих стенах. А самому Кьяну вряд ли грозит что-то серьезное. У него тут наверняка есть влияние и на взрослых тоже, раз никакой шумихи до сих пор не поднялось. Выбора не было. Поэтому он лишь помотал головой.
— Я тут недавно, еще никого не знаю. Кто-то хотел забрать мою еду, я не отдал. Вот и получилось... недоразумение.
— Надеюсь, больше таких недоразумений не будет, — сухо заметила медсестра и после короткого осмотра вернулась на свой пост.
За окном разлилась темнота. У Поненте было достаточно времени, чтобы подумать о своем будущем. Он прекрасно понимал, что за дверям приюта его ждет только рабский труд — даже если удастся пробиться в Верхний Город, работать по четырнадцать часов в сутки желания не было. После выпуска он мог бы основать свою банду, как это сделал Лейро, однако у него не было достаточного количества безоговорочно преданных людей. Разве что Трамонтана, но Поненте был знаком с ней слишком мало, чтобы говорить уверенно. Осознание того, что он увидит девушку только весной, ножом полоснуло по сердцу. За эти короткие недели он успел к ней привязаться.
Мысли о сестрах были гораздо мрачнее. Поненте никак не мог узнать, прижились ли они в приюте и какой там оказался коллектив. Вдруг такой же, как здесь? Сможет ли Даяна защитить и себя, и Саину, с которой и в обычной жизни трудно было сладить?
Размышления уносили Поненте все дальше от маленькой палаты лазарета, утягивая его в черный омут сна. Мутная вода забивалась в легкие и стягивала грудь железным обручем. Боль нарастала, Поненте барахтался в волнах Безвременья, казалось, целую вечность.