— Держи, я не хочу, — сказал он.
— А ты? — тут же вмешалась Даяна.
— Я нормально поел на рынке, — соврал Поненте и впихнул еду сестре в руки.
В который раз за вечер Даяна с недовольством окинула его взглядом, однако промолчала.
А он решил еще немного прогуляться. Хотя весь день был на ногах, а они теперь гудели, сидеть в душной клетке было выше его сил. Поэтому, попрощавшись с сестрами, Поненте выскочил из комнаты, а затем — из барака.
Ему нужен был воздух. Нужна была свобода. Хотя бы полчаса без размышлений о будущем. Хотя бы минута, свободная от воспоминаний. Но это оказалось невозможно. Родители жили в каждой плитке на дороге, в каждом дереве или облаке.
— Смотри, это похоже на лошадку, — проворковала над ухом мать. — Только хвоста нет.
— А это — клен, — весело заметил отец.
«А это — мы, — подумал Поненте, — только у нас нет будущего».
Мимо прошли люди. У них, наверное, тоже были проблемы? Но явно не такие. У них была еда. И, скорее всего, родители. Они имели многое, чего оказался лишен Поненте. Его родители мертвы, но почему страдать за них должен он? Забота о сестрах легла на его плечи, но справиться с этим невозможно: протянуть еще восемь месяцев на хлебе и разбавленном водой молоке не представлялось возможным. На рынок люди брали с собой очень мало денег, и если за день Поненте воровал кошельки у двоих, то считал это неимоверной удачей. Обычно он мог украсть только у какого-нибудь пьяницы, который с трудом осознавал происходящее.
Но после этого Поненте чувствовал вину. Даже когда он ничего не крал, та все равно пробиралась под кожу. Выгрызала внутренности. Впивалась в сознание.
Поненте направился прочь, чтобы сестры ненароком не увидели его разбитым. Свернул за угол, потом еще раз. Приблизился к окраине Нижнего Города, за которой начинались полумертвые поля — их возделывали так часто, что на них уже почти ничего не росло.
Юноша остановился у раскидистого дерева. Оно было старым: кора во многих местах потрескалась, и в ранах выступила смола. Толстые ветки, точно ребра какого-то чудовища, расходились во все стороны веером. Некоторые даже росли почти параллельно земле и возвышались на добрых три метра над ней. Поненте подумал, что на этом дереве было бы отлично повеситься тому, кто этого бы захотел.
Птицы истерично чирикали и летали над пашней. Смотреть за этим было даже забавно — ведь все равно зерен в земле нет. Люди съедали почти все, что попадалось им на глаза. Они будто не могли потерпеть, пока не взойдет пшеница.
Поненте немного прошелся по полю. На нем не было фермеров, которые могли бы запретить топтать почву. Тянущееся к закату Солнце окрашивало мир в оранжево-красные тона. Оно будто прощалось с этим миром и обещало вскоре вернуться, но Поненте знал, что новый восход не принесет ему облегчения.
Глава 3
Осколки режут наши души,
Так кто подумает о чести?
Она, быть может, нас задушит,
Мы не спасемся даже вместе.
Утро было туманным. Поненте следовал за Лейро прочь с рынка, потому что там стражники стояли буквально на каждом углу. Попасться с поличным не хотелось, и Лейро решил испытать удачу на многолюдных улицах.
— Отвратно, — процедил он, когда очередная широкая дорога оказалась почти пуста.
Создавалось впечатление, что люди даже не выходили из своих домов. Испугались новых порядков? Или не хотят проверять их первыми?
— Что делать-то? — спросил Поненте. — Не пойму, куда все делись.
— Как видишь, сын наместника популярностью не пользуется.
Нижний Город будто вымер. В душу закрадывалась тревога, которая стремительно разрасталась. Они все шли и шли, и в какой-то момент свернули на знакомую улицу. Еще один поворот — и сердце Поненте ухнуло в пятки.
Взмах меча.
Свист ветра.
Влажный хруст.
Сердце колотилось с такой скоростью, будто планировало сбежать из грудной клетки. Грудь парализовало. Поненте пытался вдохнуть, однако кислорода в воздухе будто не было. Железные тиски с нарастающей болью сжимали ребра, ломали кости и выворачивали суставы.
Он будто падал в вязком мраке без возможности ухватиться хоть за что-нибудь. Отчаяние вспыхнуло с новой силой, пропекло вены и вскипятило кровь.
Кровь, которая текла под ногами. Она хлюпала как осенняя грязь, приклеивала к земле дырявые тканевые башмаки. От нее пахло железом и всепоглощающим ужасом. Кровь была горячей и вязкой. И она заполняла все вокруг.