Пищевод Поненте обдало жаром. Его вырвало, и он не понял, как оказался на четвереньках. Юноша впился пальцами в грязные камни брусчатки, но идущий от земли холод не помогал остыть.
Рядом скользнула тень. Лейро опустился на корточки рядом. Он властно повернул голову Поненте к себе, заставляя того заглянуть в свои темные глаза.
— Жизнь не прощает слабаков, — процедил Лейро. — Ей плевать, горюешь ты или радуешься. Она будет трахать тебя до тех пор, пока ты не станешь достаточно сильным, чтобы трахать ее самому. Запомни это хорошенько, если не хочешь сгнить в трущобах.
С этими словами он выпрямился и направился прочь. Поненте прикрыл веки и прерывисто вздохнул — картина казни снова и снова вспыхивала перед глазами. Он бы выколол их, чтобы больше не видеть.
Потом сел, осторожно поднялся. Желудок ещё крутило.
— Однажды я убью тебя, Лейро, — едва слышно пробормотал Поненте, поднимаясь.
Он не мог сказать, чем конкретно плох Лейро. Однако от него тянуло такой злостью и безнадежностью, что хотелось отойти подальше. И с каждым днем Поненте больше тревожился от одной мысли, что Лейро может потребовать от него исполнить любое желание. Ограбить? Убить? Или что-то более существенное? Поненте старался не думать, но это всегда плохо у него получалось.
Как бы старательно он не отводил глаза, эшафот то и дело показывался в поле зрения. Хотелось плакать, но слез не было. Только глаза резало. Родители выступали против сокращения привилегий для торговцев. Без этого они бы едва сводили концы с концами. Но были бы живы, верно?
Кровь впиталась в швы между брусчаткой. Кровь родителей, которая жгла ноги. Поненте перебежал площадь и поравнялся с Лейро. Тот бросил с него снисходительный взгляд и ничего больше не сказал.
По мере того, как они углублялись в восточный район города, на улицах начали появляться люди. Только они не ходили привычно степенно, не спешили по делам и не разгуливали по тротуарам. Они бегали подобно крысам, когда их гнездо загорается. Вопили отчаянно и яростно, и от ужаса у Поненте зашевелились волосы на голове.
Не сговариваясь, они с Лейро одновременно ускорили шаг. Приближаясь к эпицентру бедствия, Поненте хотелось лишь одного: развернуться и убежать как можно дальше. Однако он даже не замедлил шаг. И, наконец, смог увидеть, в чем дело.
Гвардейцы наместника перерывали чей-то дом. Они выкидывали все содержимое и тщательно досматривали. Часть относили в огромный костер, который бушевал в квартале к северу.
— Что происходит? — требовательно спросил Лейро у проходящей мимо женщины.
— Досматриваюсь на запрещенку, — быстро ответила она и бросилась прочь.
Поненте удивленно проводил взглядом очередного гвардейца. Тот швырнул на плитку маленькую грубо сколоченную из досок шкатулку, и та треснула почти ровно посередине.
Осознание пронзило мозг. Поненте вспомнил про сестер, которые остались дома совсем одни. Если военные придут к ним, девочки ужасно испугаются. А рядом не будет никого, кто успокоил бы их. Поэтому Поненте, даже не попрощавшись с Лейро, бросился прочь. Думая лишь о том, как сократить дорогу, он не замечал ничего на своем пути.
Кругом горели костры. Казалось, что гвардейцы пытались выжечь из Нижнего Города всю грязь, которая скопилась там за долгие годы. За века, наверное. Как будто благословенный огонь сможет умыть эти зловонные улицы и избавить мир от скверны. О нет. Нижнему Городу помог бы только пожар — только неконтролируемое пламя, единое и огромное, как пылающие на закате облака. Если бы только этот пожар сжег до тла весь город. Все дома и похожие на червей улицы. О, тогда бы Поненте дышалось куда легче.
За смерть родителей он должен был ненавидеть наместника и его режим. Режим, который те посмели критиковать. Они ведь знали, что за этим последует. Неужели думали, что смогут затеряться в паре сотен протестующих?
Нет, в этом Поненте винил только себя. Он должен был больше помогать родителям в лавке, чтобы им не проходилось нанимать работника и платить ему. Если бы их расходы не были такими большими, то им бы не пришлось протестовать. Их бы не убили. И сестры бы сейчас не голодали.
Отвращение к самому себе постепенно заполняло тело. От злости хотелось плакать, но Поненте не мог позволить себе такую роскошь. Он не достоин слез. Не достоин жалости. Из-за его лени родителям пришлось так рисковать, а теперь они погибли. А ведь пару раз, когда отец просил Поненте помочь, он отказывался, ссылаясь на занятость. Но дел-то у него и не было, разве что гонять кошек с приятелями.