Вписавшись на повороте в проломленную катером, снова за пять дней заросшую поляну, вездеход мягко оседал и распластывался, словно притихшая от радости собачонка. Не дожидаясь, пока он окончательно замрет, Андрей распахнул кабину, выпрыгнул — и остановился, держась рукой за борт.
«Если подойдет, значит, у папы все будет в порядке», — загадала Нино. Гирлянда недоплетенного венка беззвучно стекла в траву.
Она поняла, что проверяет не его — себя. Он уже доказал, примчавшись, что не испугался «чумы», не испугался прийти и остаться здесь навсегда. Он же еще не знает… Не знает, а пришел… Чего ж ты его испытываешь? Скажи быстрее. Ты и так промолчала с утра, а должна была вызвать, обрадовать, пусть думает о тебе, что хочет!
Нино сделала шаг навстречу, но ее опередил Готлиб.
Захлебываясь и визжа, налетел на Андрея, ткнулся лбом в его ладонь:
— Дядя Андрей! Дядя Андрей! Дядечка Андрей!
Андрей оторвал малыша от себя, принялся подкидывать, тормошить и подкидывать, а сам смотрел и смотрел на Нино, так, что в конце концов она заметила:
— Поосторожней, медведюшка! Уронишь!
Андрей водрузил Готлиба себе на шею. Подошел к Нино:
— Вот и все. Теперь я с вами.
— Мог бы позвонить, любитель эффектов, — проворчала Нино.
Что она говорит? Глупые слова помимо воли сыплются с языка. Это ж Андрюшка, ее Андрюшка, наконец, скажи что-нибудь ласковое!
— Андрей! — Нино опустила глаза, с удивлением обнаружила в руках недоплетенный венок. Пять дней и ночей она придумывала что скажет, когда он придет. И вот, пожалуйста, ни одного слова из тех, которые приходили на ум нудной одинокой ночью.
Девушка легко перекинула через его плечо цветочную гирлянду:
— Знаешь, Андрюшка, я такая дура набитая! Готлиб все время веселенький, бодрый, а я уже измучилась ждать… Сегодня пятый день, у него по-прежнему ничего, и живот болел только сутки. В общем, не знаю, как я догадалась, сунула ему диагностер, и знаешь, что он показал?
— Что? — одними губами спросил Андрей.
— Ничегошеньки! — Нино привалилась виском к его плечу и быстро-быстро общипывала лепестки пунцовых, похожих на ромашку цветов.
— Представляешь, никаких процессов, шкала зеленая, как наш с тобой Геокар. Разозлилась я ужасно. Это ж первое, что надо было тогда сделать, — диагностер! А мы будто завороженные — «чума, „чума“! Ни в жизнь себе не прощу! Пытала-пытала бедный прибор — про вчера, позавчера, про самое начало. Так знаешь что он мне ответил?
Нино передохнула какую-то секунду и, не ожидая вопроса, в том же лихорадочном темпе — скорее, скорее выговориться! — продолжала:
— Оказывается, отравление. Это кудрявое сокровище, пока мы возились с катером, налопалось местных орехов. Не которые кокосовые и хорошо горят, а такие мелкие, без скорлупы; похожие на виноград. Мы не заметили, а там целый куст, стелющийся, только с Готькиным ростом и можно в траве высмотреть. Я здорово искала, еле нашла. Проверила анализатором — точно, ими отравился! Несмышленыш еще, что с него спрашивать! А я хороша! Я-то все делала правильно — молоко, стимуляторы, комплексное противоядие, а про диагностер забыла. Вспомнила бы — не было бы этого похода…
«И одиночества. И недоверия. И тоски. Пять дней — это слишком много для двоих», — чуть было не прибавила она. Все ж хватило ума не прибавить.
Вместо этого она потерла кончик носа и упавшим голосом закончила:
— Мне б сразу утречком тебе позвонить, да я боялась… Ругаешь меня? Столько натерпелись зря…
— Хочешь немножко порулить? — спросил Андрей, аккуратно снимая с шеи Готлиба. — Иди поиграй в вездеходе.
Он подсадил малыша в кабину. Посмотрел, как цепко пухлые ручонки легли на рычаги. Сейчас Око Безопасности отключит двигатель, потому что водитель не вышел возрастом. Электроника никогда не ошибается. Она твердо знает: с восьми до двенадцати лет ребенку разрешается настраивать адрес. С двенадцати до пятнадцати человек ограничен в скорости езды. Перешагнул этот рубеж — вездеход подчинен тебе безраздельно. Значит, только в пятнадцать лет мы наконец обретаем голову. И заодно — право ошибаться, истинно человеческое право!
Как быстро ко всему привыкаешь. Уже и малахитовые джунгли не раздражают. И катер в зарослях выглядит чужеродно. И красующиеся поодаль двухголовые кошки перестали казаться враждебными…
— Есть хочешь? — спросила Нино.
Капитан попробовал вспомнить, ел ли он утром, после скачек на Мурзике.
Наверное, ел, иначе Кирико не выпустила бы его из-за стола.
И помотал головой:
— Яблочки там у тебя остались?
Нино вскрыла коробку, он долго выбирал, мял в ладонях наливающийся соком плод. Делал это аппетитно, хрустко Она тоже взяла яблоко, двумя руками поднесла ко рту.
— Ничего на свете не бывает зря, — сказал Андрей. — Придумала тоже
— попусту прошагали полторы сотни километров… Важно ведь, что прошагали, понимаешь? Что смогли…
— Это вы прошагали. А я?
— Тебе было в сто раз труднее! — убежденно сказал Андрей.
— Андрюшка, — Нино улыбнулась. — Ты сейчас такой сосредоточенный. И слова серьезные говоришь… Ты, неверно, жутко умный, да? Отец в тебе не ошибся…
Это было последней каплей.
— Ошибся, не ошибся — как ты просто рассуждаешь. Да если хочешь знать, это я с самого начала ошибся, из-за моей ошибки все наши беды! Андрюшенька — герой, Маяк уберег. А то, что всех вас чуть не угробил, руку сломал — это тоже героизм? Плюхнулись бы на антенну, Земля сразу б почуяла неладное. У них как сигнал потухнет, так смотритель с ремонтной бригадой тут как тут. Прилетают — а мы посреди зеркала на штырь нанизаны… Позорно, зато никаких хлопот, все за тебя добрые дяди сделали… Может, командор со штурманом так и задумали для полной гарантии! Может, я со своим длинным носом помешал их планам, откуда ты знаешь? Я еще на плоту до этого додумался, когда малышне про красное стекло рассказывал. Додумался — выть захотелось от унижения. А я улыбаюсь, вперед их волоку, ножками работать заставляю. А могли не работать, могли в катере на Маяке отсиживаться… Это ли не зря?!
— Ты бы больше себя уважал? — запальчиво спросила Нино.
Андрей не успел ответить — его перебил внезапный басовитый рев.
Спотыкаясь, раскинув руки, роняя крупные слезы, к ним летел от вездехода маленький Готлиб.
— Что случилось? Испугался? Кто тебя обидел? — всполошились Нино и Андрей, одновременно кидаясь к малышу. Он схватил обоих за руки, поочередно заглянул в лица зареванными глазами.
— Да! Вы поссорились! Ты опять нас бросишь! — всхлипывая, пролепетал Готлиб.
— Глупенький, не брошу я вас больше. Никогда, ни за что не брошу! Мы все вместе уедем отсюда.
Премудрый Космос, стоят ли все их обиды одной вот такой слезинки? В конце концов, они выдержали главное — экзамен на человека. Все, независимо от возраста. Невзирая на ошибки и просчеты. Ни маме, ни командору не пришлось бы за них краснеть…
Андрей с Нино переглянулись, руки их, не занятые ладошками Готлиба, соединились.
— Знаете, — решил Андрей, — мы уедем не откладывая. Потом мы с Наем вернемся, заберем все… Давайте в машину!
Он поднял над катером силовой купол, замкнул своей волной. Легкая сизая дымка чуть размыла резкие очертания космического корабля.
Не отпуская рук, они побрели к вездеходу.
— Да, Нино, чуть не забыл: брат у тебя смелый парень. Настоящий Разведчик!
— Спасибо. Я передам твое мнение дяде Георгию и отцу, — просто сказала Нино.
Приятно говорить людям приятные слова.
— А я? Я не настоящий? — Готлиб насупился.
— Что ты, малыш. Ты у меня самый лучший, самый настоящий! — воскликнул Андрей.
Но смотрел при этом почему-то лишь на одну Нино.