— Лил, опять ты все перепутала. Когда Мак уходил, на нем был пиджак, брюки и спортивная рубашка с открытым воротом, — резко перебил жену Гас Крамер.
— Это я и хотела сказать, — поспешно произнесла она.— Я просто все время представляю его в футболке и джинсах, в которых он был, когда мы с ним немножко поболтали тем утром, — Лицо ее скривилось, — Мы с Гасом не имеем никакого отношения к его исчезновению, — воскликнула она, — Зачем вы нас мучаете?
Глядя на нее, я вспоминала, что написал в своем отчете Лукас Ривз, частный детектив. По его мнению, Крамеры нервничали, боясь потерять работу из-за исчезновения Мака. Сейчас, спустя десять лет, я была с ним не согласна.
Они явно о чем-то умалчивали, поэтому и нервничали. И теперь пытались выгородить себя. Десять лет назад миссис Крамер сказала Ривзу, что она увидела Мака, когда он выходил из дома, а ее муж тем временем находился в вестибюле.
В эту секунду я бы голову дала на отсечение, что ни он, ни она не видели, как Мак покинул это здание. Или, быть может, он и не покидал его? Вопрос промелькнул в голове, но я сразу отвергла такую возможность.
— Я понимаю, прошло много времени, — сказала я, — но нельзя ли взглянуть на квартиру, где жил мой брат?
Я увидела, что моя просьба перепугала их. На этот раз оба Крамера посмотрели на Говарда Альтмана, словно спрашивая позволения.
— Разумеется, квартира сдана, — сказал он, — но так как сейчас конец семестра, многие студенты уже разъехались. Как обстоят дела с четыре «Д», Лил?
— Те, что снимают спальню побольше, уехали. Комната Мака досталась Уолтеру Каннону, он уезжает сегодня.
— Тогда не могли бы вы позвонить и спросить, можно ли мисс Маккензи к нему подняться? — распорядился Альтман.
Через минуту мы поднимались по лестнице на четвертый этаж.
— Студентам все равно, что здесь нет лифта, — сообщил мне Альтман.— А я, признаться, рад, что мне не приходится каждый день преодолевать эти ступени.
Уолтер Каннон оказался высоченным двадцатидвухлетним парнем. Он сразу отмахнулся от моих извинений.
— Хорошо, что вы не заглянули сюда час назад, — сказал он, — У меня по всей комнате были раскиданы вещи. Он объяснил, что уезжает на летние каникулы домой, в Нью-Гемпшир, а осенью начинает учебу в юридической школе.
Совсем как Мак накануне исчезновения, с грустью подумала я.
Мое смутное воспоминание о квартире оказалось верным. Небольшая прихожая, заваленная сейчас багажом Каннона, кухня напротив входной двери, коридор направо, откуда можно попасть в гостиную и спальню, дверь в ванную в самом конце. Налево от прихожей вторая ванная, а за ней комната, где когда-то жил Мак. Не слушая рассуждения Альтмана о том, как хорошо содержатся все квартиры, я прошла в спальню Мака.
Стены и потолок кремовые. На кровати скомканное светлое покрывало в цветочек. Шторы с таким же рисунком закрывали два окна. Комод с зеркалом, письменный стол и кресло завершали обстановку. Пол был застелен серо-голубым ковром.
— Сразу после того, как эту квартиру освободят, ее покрасят, как и все остальные, — сообщил Альтман, — Ковер, покрывала и шторы отдадут в чистку. Гас Крамер позаботится, чтобы на кухне и в ванной не осталось ни пятнышка. Мы гордимся нашими квартирами.
Мак прожил здесь два года, подумала я. Наверное, он относился к ней точно так же, как отношусь я к своей квартире. Это было его личное пространство. Он мог встать рано или поздно, читать или не читать, отвечать на телефонные звонки или не отвечать. Дверь в кладовку была открыта. Разумеется, внутри оказалось пусто.
Я подумала о заявлении Крамеров, что Мак в тот день вышел из дома в пиджаке, брюках и рубашке с открытым воротом.
Какая тогда была погода? Промозглый майский день, как в прошлое воскресенье? А если было очень тепло, и Мак действительно ушел в три, то не становится ли пиджак важной деталью? Возможно, у него было запланировано свидание? Поездка с девушкой в Коннектикут или Лонг-Айленд?
Странно, но в этой самой комнате спустя десять лет я почувствовала его присутствие. Мак всегда был непрошибаемым. В отце жил дух соревнования, он быстро оценивал ситуацию и принимал молниеносное решение. Я знаю, я такая же. Мак больше пошел в маму. Он никогда ни на кого не давил. Если он вдруг понимал, что его нагло используют, то, как и она, никогда не вступая в конфронтацию, а просто отходил в сторону. То же самое, я думаю, делает сейчас мама: для нее записка Мака, найденная в церковной корзинке, все равно, что пощечина.
Я подошла к окну, стараясь увидеть то, что когда-то видел он. Зная, как Мак любил стоять у окон квартиры на Саттон-плейс и любоваться панорамой Ист-Ривер с лодками и баржами, огнями на мостах, самолетами, пролетающими в сторону аэропорта Ла Гуардиа, я не сомневалась, что и здесь он частенько простаивал у этих окон, выходящих на Уэст-Энд-авеню, где по тротуару течет нескончаемый поток пешеходов, а на проезжей части улицы вечная пробка из машин.
В памяти всплыл тот сон, что приснился мне в предрассветный час после его звонка в День матери. И снова я шла по темной тропе, отчаянно пытаясь найти Мака.
И снова он приказывал мне оставить его в покое.
11
Доктор Дэвид Эндрюс говорил усталым голосом:
— Детектив Барротт, Лизи ушла из того бара в понедельник, в три часа ночи. Сегодня среда. Час пополудни. Она отсутствует уже тридцать четыре часа. Не следует ли вновь проверить больницы? Если кто и знает, как загружены порой приемные покои, то, бог свидетель, это я.
Отец Лизи сидел за маленьким кухонным столом в студенческой квартирке его дочери, сложив руки и опустив голову. Всю ночь он не сомкнул глаз, совершенно пал духом и отчаялся, но упорно отвергал все просьбы сына отправиться к нему и подождать известий там. Проведя здесь всю ночь, Грегг один съездил домой принять душ и переодеться, перед тем как навестить в больнице своих послеоперационных больных.
Рой Барротт сидел за тем же столом напротив отца Лизи. «В ту ночь, когда моя дочь поехала на выпускной бал, его дочь отправилась в то заведение, а потом исчезла», — подумал Рой, и ему вдруг стало неловко за свое везение.
— Доктор Эндрюс, — сказал он, — вы должны надеяться, что с Лизи, возможно, все в порядке. Как- никак она взрослый человек и имеет право на личную жизнь.
Барротт увидел, как окаменело лицо доктора, и прочел на нем гнев и презрение. «Я выразился так, словно предполагаю, что она из тех девиц, кого легко снять», — подумал он и поспешил добавить:
— Только не думайте, пожалуйста, будто я считаю, что в данном случае дело обстоит именно так. Мы относимся к исчезновению Лизи очень серьезно.
Начальник Барротта, капитан Ларри Ахерн, успел внушить своим подчиненным мысль о важности этого дела.
— Какие шаги вы предпринимаете для ее поиска?
Гнев отпустил Дэвида Эндрюса, его голос звучал тихо и неуверенно.
«Да его вот-вот удар хватит!» — подумал Барротт.
— Мы просмотрели записи с камер слежения, установленных в баре «Вудшед». Она действительно ушла одна. В баре оставались только музыканты, бармен и охранник. Все они клянутся, что никто из них не покинул бар раньше чем через двадцать минут после ухода Лизи, поэтому мы полагаем, никто из них ее не преследовал. До сих пор эти парни ни в чем предосудительном замечены не были. Как раз сейчас наши люди по кадрам изучают пленку, записанную в понедельник вечером, на предмет подозрительных личностей среди посетителей.
— А вдруг кто-то ушел раньше и ждал ее снаружи?
Дэвид Эндрюс слышал, что говорит монотонно, но ничего не мог поделать. «А вдруг этот детектив просто пытается меня успокоить?» — подумал он. Потом уже в тысячный раз пришла та же мысль: «Я знаю, с Лизи случилось что-то ужасное!»
Он поднялся из-за стола.
— Я предложу вознаграждение в двадцать пять тысяч долларов любому, кто поможет нам найти ее, — объявил он, — Я выпущу листовку с ее фотографией и описанием, во что она была одета. Вы уже познакомились с подругой моей дочери, Кейт. Она договорится с друзьями Лизи, и они расклеят листовки по всем улицам между баром и этим домом. Обязательно найдется человек, который хоть что- то видел.