Где же ты, Маруся
Моня, Моня!.. Сам ты Моня. Мариан – моё имя. В армии так вообще Мошей звали. Как узнали, что я еврейской национальности, так совсем проходу не стали давать. А "отцы командиры"?.. Ротный, вообще, не русский совсем, азербайджанец, в начале же службы вцепился как клещ: «Я из тебя, Колюжный, настоящего пехотинца сделаю!». Хрен тебе по печке, на меня где сядешь, там и слезешь. И "старики" меня "лечили" и сержанты, но куда им перебороть "старого еврея"! Потом как ушли на "дембель", так я на всех, и на ротного тоже, вообще забил. Сам "молодых" не трогал, с "черпаками" дружил, а когда пришёл мой "приказ", ребята меня до автобуса на руках несли.
Домой приехал, месячишко погулял – и на работу. Серёга, брат мой, на Машзавод свой меня устроил, в прессовый цех. Полтора месяца в учениках продержали, показали, как пуансон в матрицу входит, как это дело настраивать вообще (хотя всё это делал наладчик!) – и на техкомиссию. А там дали железяку, напильник и штангенциркуль, и давай, мол, заруливай! Ну, сдал я экзамен, присвоили третий разряд, и начались трудовые будни. У нас в цеху платили мне, конечно же, меньше всех, работу давали самую дешёвую. Пресса у нас были не первой свежести, ещё сталинских времён. Я работал на "пятидесятитоннике", а он, видать, не одного прессовщика угробил, и "сдвоить мог", и "строить" и, хотя, была система безопасности: работа двумя кнопками, гарантии этой безопасности не было никакой.
Молодёжи на заводе было много. Парни – одни алкаши, а девчата – все деревенские, им бы только в выходные дни водочки попить, да потрахаться, или замуж выйти за городского. У них в общаге такое творилось, что лучше в это дело и не вникать совсем! Устроят вечеринку, бывало, и давай в "лунохода" играть: один становится на четвереньки, крутит одной рукой над головой и орёт: «Я – луноход один, я – луноход один!», а кто засмеётся – становится луноходом два и так далее. Так сколько водки надо, чтобы дойти до лунохода пятнадцатого или двадцатого! А потом в постельку и бай-бай, и начиналась настоящая групповуха. Бывал и я там, но не прижился, потому-что водку пить категорически не мог (один раз выпил грамм семьдесят, так у меня кровь носом пошла, и девчата меня еле отходили и с курением у меня такая же фигня). А, думаете, приятно с девушкой любовью заниматься, когда она на тебя перегаром дышит, а у тебя не в одном глазу, а рядом все стонут да храпят? Нет, для этого дела тишина нужна и покой, и чтобы девушка была… хорошая.
А однажды у меня станок на работе "сдвоил", когда я за деталью полез, чуть руку мне, сволочь, не отрубил! Я сразу заявление на стол – и на "волю" без отработки! Решил пойти работать на рынок охранником. Тем более, что наступили "лихие девяностые" и зарплату на заводе не платили совсем, а тут началось частное предпринимательство и в спешном порядке у нас в городе строились вещевые рынки. Появились так называемые челноки, которые ездили за товаром в Москву или в Турцию. Зарождались частные охранные предприятия (ЧОПы) и требовались охранники.
Дома тоже всё порушилось: братуха жену привёл придурошную, мать сильно болеть начала, а папаша, кобель, к шалаве какой-то ушёл. Через год маманя умерла, а сноха потихоньку меня выжила из родного дома. Снял я сараюшку у одного домовладельца, недалеко от рынка, за три тысячи в месяц и работал в охране сутки-двое. Платили нам 500 рублей за сутки, так что выходило в зарплату 5000. Домишко, который я снимал, стоял в огороде (там была отдельная калитка), что меня очень устраивало. Это было строение из самана (саман – это самодельный кирпич из сырой глины с соломой) с земляным полом. Летом в таком домишке просто благодать, а вот зимой довольно прохлално. Придёшь иногда со смены, а там в ведре вода сверху ледком покрыта. Но армейская закалка (в принципе, я могу спать и на снегу) и тут меня выручала.
На работе я тоже не стал любимчиком своих товарищей. Коллектив здесь совсем даже не стабильный, сюда идут работать те, кому уже сосем некуда деться: военные в отставке, пенсионеры и, конечно же, кабардинцы, которые летом занимаются сельхоз работами, а зиму коротают у нас на рынке в охране. Один из них, Эдик Туманов, всегда назначался старшим смены, потому что раньше, при советской власти, он работал механиком, завгаром, главным инженером и, действительно, умеет руководить коллективом. Это единственный человек (и кабардинец!), у которого достаёт ума и такта общаться с подчинёнными. И тогда, когда его пьяный земляк Кадыр избил меня при моей попытке образумить его и прекратить дальнейшие нарушения на дежурстве, обозвав меня выскочкой и стукачём, хотя мне даже в голову не приходило обратиться к начальству. у Эдика хватило ума отговорить меня от увольнения по собственному желанию и предложить нарушителю поискать другое место работы.