Геббельс отмечал, что там царила «суета и суета». Гинденбург казался ему «почти каменным памятником». Геббельс был увлечён представлением, которое сам и устроил: «Затем выступает Гитлер. Его лучшая речь. В…
В конце все были очень тронуты. У меня слёзы на глазах. Вот как творится история. […] Армия, СА и «Стальной шлем» маршируют. Старый джентльмен встаёт и отдаёт честь. Чистый экстаз в конце». 55
Сразу после Потсдамской церемонии министры Гитлера согласовали дальнейшие чрезвычайные законы. Они касались создания специальных судов, судебного преследования за «вероломные» нападения на новое правительство и ещё одного наказания, которого Геббельс особенно жаждал. Геббельс прокомментировал: «Я действую как подстрекатель. Вздернуть их, вздернуть!» 56
Два дня спустя он присутствовал на заседании Рейхстага, проходившем в здании Кроль-оперы, которое было преобразовано во временный парламент и теперь окружено и оцеплено гвардейцами СА. Заседание открылось речью Гитлера, в которой он дал предварительный обзор работы правительства. Но главной целью было протащить закон о полномочиях. Требуемое большинство в две трети голосов было достигнуто только благодаря аресту членов Коммунистической партии, а на членов буржуазно-центристских партий было оказано сильное давление с целью заставить их проголосовать за него.
Когда лидер социал-демократов Отто Вельс изложил причины, по которым его партия проголосовала против закона о чрезвычайных полномочиях, и бросил вызов этой нарождающейся диктатуре, Гитлер произнёс ещё одну речь, прямой ответ Вельсу. По словам Геббельса, он «устроил Вельсу жестокую разнос. Нечасто увидишь такую резню … Гитлер в полном составе. И с огромным успехом».57
OceanofPDF.com
ПЕРВЫЕ ШАГИ В КАЧЕСТВЕ МИНИСТРА ПРОПАГАНДЫ
В конце марта Геббельс предпринял дальнейшие подготовительные шаги в качестве министра пропаганды. Он выступил на серии пресс-конференций, всегда представляя ситуацию с разных сторон: с одной стороны, он не оставлял сомнений в претензиях нацистов на власть, не останавливаясь перед открытыми угрозами; с другой стороны, своей кажущейся открытостью к нетрадиционным идеям он создавал впечатление, что выступает против глупой диктатуры СМИ.
25 марта он обратился к трёмстам работникам радиовещания, а затем к директорам радио: «Некоторым из них придётся уйти», – записал он в дневнике, обращаясь к своим слушателям. 58 Представив себя «страстным любителем радио», он заявил собравшимся работникам СМИ, что их главной задачей в будущем станет «интеллектуальная мобилизация». «Первым правилом» их работы должно быть «не стать скучным». Радио должно быть близко к народу, сказал он, и в качестве примера успешного воздействия на народ Геббельс приводит «Потсдамский день». Короче говоря, руководители радио должны занимать «ту же идеологическую почву», что и правительство. 59
На вечернем мероприятии он пообщался с представителями киноиндустрии.
В отличие от того, что записано в дневнике, текст его речи показывает, что на этот раз он не «разрабатывал программу». Он ограничился серией намёков, предупреждений и наставлений «создателям фильма».
относительно их будущей работы.
Геббельс снова представился как человек, который был
«страстно» — на этот раз по отношению к кинематографу. Он сам «в последние дни изнурительной борьбы много вечеров просиживал с рейхсканцлером в кино и находил там отдохновение». Нынешний кризис кинематографа, говорил Геббельс, носит «интеллектуальный» характер; преодолеть его можно только «коренной реформой немецкого кино». Киноиндустрии лучше свыкнуться с мыслью, что правление нынешних правителей будет гораздо продолжительнее правления Веймарской республики, потому что
«Мы здесь надолго!»
Затем Геббельс рассказал о фильмах, которые произвели на него «неизгладимое впечатление». Первым был упомянут революционный классический фильм Сергея Эйзенштейна « Броненосец «Потемкин»»: «Этот фильм может обратить в большевизм любого человека без твёрдой идеологии». Во-вторых, он похвалил «Анну Каренину» Гарбо как образец «отчётливо кинематографического искусства».
Он перешёл к « Нибелунгам » Фрица Ланга , которые были настолько «современными, настолько современными, настолько злободневными», что «глубоко тронули тех, кто сражался за национал-социалистическое движение». Другим положительным примером был фильм Луиса Тренкера «Бунтарь » . С другой стороны, он критиковал «бесцветные и бесформенные произведения» и хотел, чтобы немецкое кино имело более сильные « фёлькишские очертания». В тот момент ему не хватало реализма, у него «не было никакой связи с тем, что на самом деле происходило в народе». Но художественное отношение к текущим потрясениям было возможно только в том случае, если «вы пустили корни в национал-социалистическую почву».