«Центральный комитет» по организации бойкота. В его состав вошли Роберт Лей, Генрих Гиммлер и Ганс Франк, но представителя правительства не было: председательствовал гауляйтер Нюрнберга Юлиус Штрейхер. 29 марта комитет опубликовал в газете « Фёлькишер Беобахтер» текст, составленный Геббельсом67 и прямо одобренный Гитлером68. С 1 апреля население призывалось бойкотировать все еврейские магазины, врачей и адвокатов, а также все товары, продаваемые евреями.
Провозглашение сразу же возымело желаемый эффект: различные еврейские организации выступили с заявлениями о лояльности режиму и попытались оказать смягчающее влияние на международную критику нового правительства.
31 марта, накануне акции, после консультации с Гитлером и Герингом,
Геббельс созвал пресс-конференцию, чтобы объявить, что меры будут ограничены субботой, 1 апреля, и будут возобновлены только в следующую среду, если «пропаганда зверств за рубежом не прекратится».
69 Этот срок был установлен с учётом опасений консервативных партнёров по коалиции, которые опасались, что бойкот приведёт к экономическим санкциям против Германии и будет иметь негативные внешнеполитические последствия. Кроме того, этот срок дал руководству партии возможность заранее объявить о полном успехе акции, что они и сделали вечером 3 апреля. 70
Таким образом, ограниченная одним днём, акция – первая централизованно организованная антисемитская кампания при новом правительстве – произвела на немецких улицах необычное зрелище: перед витринами, покрытыми антисемитскими лозунгами, стояли караульные из СА и СС, не пускавшие прохожих в магазины. 71 1 апреля Геббельс лично проверил эффективность этих мер. 72 В тот же вечер он выступил с речью на массовом нацистском митинге в берлинском Люстгартене, в которой дал понять, что бойкот может быть возобновлён в любой момент. 73
Вскоре после бойкота, за которым через несколько дней последовало принятие первого специального антисемитского закона, включая запрет евреям занимать государственные должности, Геббельс обратился к вопросу о будущем еврейских деятелей искусств в немецкой культурной жизни. Поводом послужило письмо дирижёра Вильгельма Фуртвенглера, протестовавшего против изгнания еврейских деятелей искусств из немецкой музыкальной жизни и срыва концертов под управлением еврейских дирижёров, таких как Бруно Вальтер и Отто Клемперер, нацистскими активистами. Геббельс ответил Фуртвенглеру, предложив ему опубликовать переписку в прессе, что дирижёр и сделал.
В своём ответе Геббельс заявил, что не понимает аргумента Фуртвенглера о том, что тот готов проводить лишь одно «различие» — между хорошим и плохим искусством. Геббельс возразил, что только «искусство, всецело черпающее вдохновение из Volkstum [духа народа], может быть хорошим искусством и что-то значить для народа , для которого оно создано». Это «искусство в абсолютном смысле», которое
«Либеральная демократия», в которую верили, не существовала. В этом письме Геббельс также торжественно заявил, что будет оказывать поддержку деятелям искусства, «обладающим настоящими способностями».
чья деятельность вне сферы искусства не противоречит основным нормам государства, политики и общества».
Фуртвенглер (которого Геббельс, незадолго до публикации переписки, специально посетил за кулисами 10 апреля во время антракта концерта) мог воспринять эту фразу как гарантию того, что еврейские музыканты смогут продолжать выступать. Но Геббельс был далек от этой гарантии: он не собирался позволять еврейским артистам продолжать выступать с немецкими оркестрами. Однако для Геббельса
Переписка имела большой успех. В конце концов, она появилась всего через несколько дней после антиеврейского бойкота и принятия закона об исключении евреев из государственной службы, что дало ему желанный шанс продемонстрировать свою щедрость в отношении культурной политики. «Это сработало хорошо», – записал он в дневнике .
OceanofPDF.com
НАЧИНАЕМ НАСЛАЖДАТЬСЯ СИЛОЙ
К апрелю режим, казалось, настолько прочно укрепился, что Геббельс мог позволить себе немного расслабиться и насладиться новообретенной славой. К его благополучию добавлялось и то, что его отношения с Гитлером после тягостного начального периода «захвата власти» теперь полностью восстановились. Всякий раз, когда Гитлер приезжал в Берлин — а именно там он чаще всего бывал в эти месяцы,