– Другом.
Главврач затянулся в последний раз и выкинул окурок. Вздохнул.
– Дело вот в чём. У вашего товарища повреждены некоторые части головного мозга. Вы вообще ничего не знаете?
– Вообще ничего.
– Как мне рассказали, в доме пациента взорвался газовый баллон… Вашего друга откинуло на три метра, и он упал головой на острый осколок. Каким-то чудом выжил… Мы сделали всё, что могли, но его травма очень серьёзна. Одним словом, он не умрёт, но, возможно, на всю жизнь останется инвалидом.
– Что с ним, доктор? – заглядывая в глаза главврачу спросил Джорджос.
– Трудно сказать. Он не может двигать телом от пальцев ног до пояса, а ещё он, вероятно, не чувствует вкусов. Пока я держал его на капельнице.
Вам, должно быть, интересно, почему я так решил… Я опережу ваш вопрос. На моей практике уже был похожий случай: нам привезли человека с пулей в голове и попросили сделать всё, чтобы он выжил. Мы сделали. Но у него отнялись обе руки, и он ослеп.
Я тогда был совсем молодой: пришёл, сказал ему всё, как есть: «Вы теперь инвалид, и, скорее всего, пожизненно». Крепитесь, мол. А этот человек был художником… На следующий день он выбросился из окна. Одним словом…
Не говорите вашему другу. Надежда есть, этого достаточно. Между прочим, он верит в Бога?
– Думаю, нет,– грустно ответил Гоша.
– Тогда самое время ему поверить.
Главврач хлопнул своего собеседника по плечу, мигнул ему и зашёл в свой кабинет. Куда-то толкали пустую каталку.
Глава 3. Исключительная потребность
Апатов снова остался наедине со своими мыслями, которые было невозможно привести в порядок. Всё путалось и мешалось, не давая ни шанса осмыслить происходящее: загадочный Гоша со своими заупокойными речами, этот проклятый газ и, конечно, будущее нашего героя, придавленное большим вопросительным знаком. Куда он теперь?
«Разве что в международную организацию помощи инвалидам»,– мрачно подумал Апатов и хотел было плюнуть с досады, но вспомнил, что его соседи по палате навряд ли одобрят такое желание. Да, в комнате, оказывается, лежали люди помимо нашего героя. Однако он часто про них забывал, так что для него помещение было как бы пустым и мёртвым. «А может и без помощи инвалидам обойдусь»,– вяло продолжал размышлять Апатов.– «Вон, Гоша какие поминки устроил… Гоша… Странный он, конечно: вроде бы и поддержал, а вроде только хуже сделал. Сказал бы прямо: каюк! Кранты тебе, друг Сёма, завтра – поминай, как звали. Так нет же: мало того, что отповедал, гад – ещё и воды налил похлеще доктора. Эгоист больше моего этот Гоша, а вообще-то чёрт с ним!.. Чёрт… С ним чёрт… А со мной кто тогда?.. Ха-ха. Неужто брежу? Хотя… Как там было? Да! “Разве можно бредить и так понятно изъясняться?” Ха-ха-ха-ха-ха…
И всё-таки что он имел в виду? “Жить нужно потому, что ты, может быть, один из немногих, кому есть, что сказать миру”, говорит. “Может быть, ты своими словами или делами спасёшь кого-то”, говорит. Какое мне дело до кого-то? Мне бы себя спасти для начала… “Именно от тебя зависят чужие судьбы, потому что ты – это часть всего. А твоя жизнь – это инструмент… Сами по себе мы бы никогда не прожили, не даром же люди – существа стадные”. “Веришь ты в Бога?”, спрашивает. Да какая разница, верю или нет?! Какая, в конце концов, разница, есть Бог или нет Бога?.. Нет, к чёрту, к чёрту Джирджоса!» – раздражённо решил Апатов и погрузился в совершенно иные мысли. Сейчас ему хотелось одного: понять. И он начал, что называется, с самого начала.
…
Семён Апатов появился на свет в Петербурге, и так уж получилось, что его окружение было чересчур контрастным. До четырёх лет он жил, как живёт почти каждый маленький человек: разъезжал в коляске по шумным и грязным улицам, катался на автобусах и трамваях с матерью за ручку, с отцом ходил в парк. Однажды даже слетал в Египет, где увидел настоящее, тёплое и солёное море. Но потом как-то по-особому повернулась судьба. Отца повысили, и мать решила устроиться на работу. Деньги стали водиться: маленького Сёму отправили в частный детский сад, который был обустроен лучше, чем квартира Апатовых. И все дети в его группе оказались очень холодными и безразличными ко всему, что происходило вокруг; даже воспитатели удивлялись: никогда ещё им не доводилось работать с такими «скептиками»: как только они не бились, чтобы заинтересовать своих воспитанников игрой. «Мне просто стыдно с ними»,– сказал как-то сотрудник детсада, увольняясь «по собственному».
Но Сёма, конечно, этого тогда не осознавал. Он просто жил, потому что был ребёнком. Тогда он ещё мог позволить себе нестись, не разбирая дороги; к тому же, дорогу эту он пока выбирал не сам.