Позже, в замке Тиффог, снова проявилась склонность именно к этому виду казни.
Не следует забывать к тому же, что ему была свойственна дьявольская гордыня. Именно она принудила его заявить во время процесса над ним: «Я родился под особой звездой, никто на свете не мог и не сможет никогда повторить мой путь».
Маркиз де Сад по сравнению с ним всего лишь скромный буржуа, жалкий фантазер!
— Как трудно быть святым, — усмехнулся де Герми, — того и гляди впадешь в сатанизм. Либо одна крайность, либо другая. Отвращение к беспомощности, ненависть к заурядности — это, наверное, еще самые мягкие определения того, что есть дьяволизм!
— Возможно. Стремиться преступлениями обрести то, что святой получает за свою добродетель! В этом весь Жиль де Рэ.
— Как бы то ни было, об этом очень трудно судить.
— Очевидно, что Сатана в средние века был страшен, тому есть много документальных свидетельств.
— А в наше время? — спросил де Герми, вставая.
— Что значит в наше время?
— Разве в наши дни сатанизм не свирепствует? И многие ниточки уходят в средние века.
— Неужели ты веришь, что и сейчас вызывают дьявола и справляют черные мессы?
— Да.
— Ты в этом уверен?
— Абсолютно.
— Поразительно. Но, черт возьми, надеюсь, ты понимаешь, старина, что, если бы я увидел что-нибудь подобное, это здорово помогло бы мне в моей работе! Нет, без шуток, у тебя есть фактические доказательства того, что существует чернокнижие?
— Да, но мы поговорим об этом в другой раз. Сейчас я спешу. Не забудь, завтра вечером мы обедаем у Карекса. Я зайду за тобой. До свидания, и подумай на досуге о том, как ты охарактеризовал только что колдунов: «Если бы они присоединились к Церкви, то потребовали бы себе титул кардинала или папы». Тебе будет полезно поразмыслить о том, во что превратилось духовенство в наше время.
Корни современного дьяволизма именно в этом. Приверженность Сатане порождается священниками-еретиками.
— Но чего добиваются такие священники?
— Всего, — коротко ответил де Герми.
— Жиль де Рэ просил у дьявола «Знаний, Власти, Богатства», всего того, что постоянно не хватает человечеству. Свой договор с дьяволом он подписал кровью!
V
— Входите же скорей, вы, должно быть, замерзли, — воскликнула мадам Карекс. И, увидев, что Дюрталь извлекает обернутые в бумагу бутылки, а де Герми выкладывает на стол аккуратно перевязанные свертки, добавила: — Ну зачем вы тратитесь! В конце концов мы поссоримся из-за этого!
— Но нам это доставляет удовольствие! А где ваш муж?
— Он наверху. С самого утра он еще не спускался.
— Сегодня чертовски холодно, — сказал Дюрталь. — На башне, должно быть, не очень-то уютно в такую погоду.
— Да, но он обычно брюзжит не из-за себя, а из-за колоколов. Но снимайте же пальто!
Скинув верхнюю одежду, они подошли к печке.
— Здесь довольно холодно, — заметила мадам Карекс, — чтобы обогреть это помещение, нужно день и ночь поддерживать огонь.
— Купите голландскую печь.
— Что вы, тогда мы задохнемся!
— К тому же, — вступил в разговор де Герми, — здесь нет дымохода. Эта труба, протянутая к окну, для тяги… кстати, Дюрталь, ты замечал, насколько эти уродливые произведения из жести отражают утилитаризм, свойственный нашему времени?
Подумай, инженера оскорбляет любой предмет, который не имеет омерзительных отталкивающих форм. Он считает так: «Вы хотите находиться в тепле, что ж, будет вам тепло, но не более. Никаких дополнительных благ! Побольше дров, чем громче их потрескивание, чем сильнее гудит печь, тем жарче и уютнее. Польза и только польза. А как же причудливые гладиолусы, расцветающие на тлеющих углях костров?»
— Но разве не поэтическому чувству мы обязаны тем, что можем видеть огонь? — спросила мадам Карекс.
— Уж лучше бы мы его не видели! Пламя, отгороженное слюдяным окошком, запертое в тюрьму, — что может быть печальнее! То ли дело хворост, тонкие прутья, ароматные, золотящие стены комнаты в загородном доме! У современного быта свои правила. Роскошь, доступная любому бедняку, недоступна обитателю Парижа, не имеющему больших доходов.
В комнату вошел звонарь. Его усы топорщились, на них налипли белые шарики, на нем были вязаный шлем, кожаное теплое пальто, меховые рукавицы, башмаки на толстой подошве, и он сильно смахивал на самоеда, спустившегося с Северного полюса.