Наверху одной из башен, той, которая располагалась слева от входа, была крытая галерея, внутри ее кругом тянулась скамья, выдолбленная из камня. Здесь, наверное, размещались стражники, которые в случае нападения стреляли из бойниц, устроенных почему-то очень низко, на уровне ног. На этой галерее слова, произнесенные даже вполголоса, обтекали закругляющуюся стену и эхом отзывались на противоположной стороне.
Замок был хорошо укреплен снаружи и, по всей видимости, мог выдерживать продолжительную осаду. Изнутри он походил на тюрьму, где пленники гнили месяцами по колено в воде. Выйдя на воздух, Дюрталь чувствовал облегчение, почти блаженство. Но когда, пройдя сквозь грядки с капустой, он натыкался на развалины часовни или через подвальную ее дверь проникал в склеп, тоска снова охватывала его.
Часовня была выстроена в XI веке. Она выглядела маленькой, приземистой, массивные колонны с капителями, украшенными лепкой, ромбами и завитками, подпирали своды. Сохранился каменный алтарь. В пасмурные дни свет, словно просеянный сквозь роговую пластинку, проходил через отверстия, оседал на стенах, спугивая мрак, соскальзывая на серо-черную землю, падая в каменный мешок или колодец.
После обеда Дюрталь часто поднимался на холм и бродил среди потрескавшихся, полуразвалившихся стен. В ясные ночи часть замка становилась невидимой, а часть, наоборот, высвечивалась, серебристо-голубая, словно облитая ртутью, над Севром, и на поверхности реки всплывали, как рыбешки, россыпи лунного света.
Угнетающая тишина царила над замком. После девяти часов вечера не доносилось ни лая собак, ни человеческих голосов. Он возвращался в свою комнатенку, в гостиницу, где его ждала при свете свечей пожилая женщина, одетая в черное, в капоре, покрой которого нисколько не изменился со средних веков, чтобы запереть за ним дверь.
«Главная башня умерла, остался лишь ее скелет, — думал Дюрталь, — чтобы восстановить ее плоть, нужно возродить души, способные оживить мертвые песчаники».
Судя по документам, этот каменный каркас был пышно разодет. Оставалось лишь припомнить торжественное убранство покоев XV века, чтобы тень Жиля показалась на пороге замка.
Стены обшивались деревом, вывезенным из Ирландии, и украшались гобеленами, шитыми золотом и нитками, изготовленными в Аррасе. Такие гобелены теперь большая редкость. Зеленые и желтые кирпичи или белые и черные плиты устилали пол. Своды наверняка были расписаны золотыми звездами, на лазоревом фоне красовались арбалеты, посверкивали золоченые вкрапления на коричневатых распятиях.
В спальнях Жиля и его друзей стояли кресла с высокими спинками, табуреты, стулья, у стен — резные горки с рельефными изображениями Благовещения и Поклонения волхвов, со скрывающимися под коричневым кружевом раскрашенными и золочеными фигурками святой Анны, святой Маргариты и святой Екатерины, излюбленными персонажами средневековых мастеров. В кованых сундуках, обтянутых свиной кожей, хранились мундиры, белье. Лари украшала резьба из металла, они были оклеены кожей или материей с изображениями летящих ангелов. Наконец, кровати были застелены полотняными покрывалами, наволочки благоухали, мягкие подушки лежали поверх стеганых одеял, над ними был натянут балдахин, на пологе были вышиты небесные светила и герб.
Можно было мысленно восстановить и убранство других комнат. Среди голых стен сохранились лишь камины с вытяжными колпаками, очаги, лишенные больших таганов, но прокаленные пылавшим когда-то в них огнем. В столовой происходили пиры, о которых с тоской Жиль вспоминал во время следствия в Нанте. Со слезами на глазах он признавался, что они разжигали таившееся в нем пламя. Какие блюда он предпочитал? Жиль садился за стол, в центре которого стояли кувшины с розовой водой, настойкой из мушмулы и донника для мытья рук, со своими сотрапезниками — Евстахием Бланше, Прелати, Жилем де Сийе — и заглатывал говяжий паштет, рыбные паштеты, из лосося и леща, нежное мясо молодых кроликов, дичь, поданную под горячим соусом, пироги, цаплей, лебедей, журавлей, голубей, выпей, аистов — жаренных на вертеле, мясо крупной дичи, смоченное кислым вином, миноги из Нанта, салаты из хмеля, мальвы, острые блюда, приправленные майораном и кожурой мускатного ореха, кориандром и шалфеем, лепестками пиона и розмарина, базиликом и иссопом, имбирем. Чуть горьковатые ароматные кушанья, оседая в желудке, вызывали жажду. Пирожные, торты с начинкой из цветков бузины и из репы, рис в ореховом молоке, присыпанный корицей, — все это требовало обильных возлияний, чему также способствовала и духота. Пиво, фруктовые соки, немного забродившие, коричневатые сухие вина, хмельные тонизирующие напитки с корицей, миндальным орехом и мускатом, ликеры в бутылках с золотыми наклейками лились потоками, возбуждали, подстегивали сладострастные беседы, пришпоривали их, так что к концу пира все погружались в самые извращенные мечтания.