Что связывает ее с этим аббатом? Он был ее духовником и, по ее собственному признанию, научил ее обращаться к инкубам. Наверняка она была его любовницей. Она постоянно вращается среди духовенства, и кто знает, скольких еще она околдовала своими чарами. Ведь именно священники пользуются ее особым расположением. Эх! Если бы я был вхож в эти круги, то наверняка узнал бы массу занятных подробностей о ней и о ее муже. Странно, Шантелув снискал себе довольно плачевную репутацию, но ее тень не коснулась мадам Шантелув. Я не слышал, чтобы кто-нибудь рассказывал о ее похождениях… хотя это не так уж удивительно, ведь Шантелув известен не только среди духовенства и в светском обществе, он подвизается и в кругах литераторов и, естественно, является объектом всяческих пересудов, но в тех домах, где я бываю, не принято приглашать религиозных деятелей, и потом, аббаты — весьма скрытные натуры, а ее избранники — именно те, кто облечен саном. Но как объяснить ее визиты ко мне? Разве что сутаны стали вызывать у нее тошноту, и она решила отдохнуть от черночулочников. Так сказать, каникулы на мирском островке.
Как бы то ни было, она очень странная женщина. Чем больше я ее узнаю, тем меньше понимаю. Я наблюдал ее в трех ипостасях.
Сначала передо мной была светская дама, сдержанная, даже высокомерная, а в более интимной обстановке — сердечная, даже ласковая.
Затем я лицезрел ее в постели, все в ней было другим: и манера держаться, и тембр голоса, отбросив всякий стыд, она, словно гулящая девка, изрыгала какие-то сальности.
Наконец вчера она показала себя настоящей бестией, сатанисткой, циничной и угрюмой.
И все это сплавлено воедино? Каким образом? Не знаю… Уж не лицемерие ли цементирует эти противоречивые облики? Хотя нет, иногда она настолько откровенна, что это даже обескураживает. Возможно, в такие минуты она просто позволяет себе расслабиться, забыться. Впрочем, к чему пытаться понять характер этой похотливой ханжи! Мои опасения не подтвердились, она не требует, чтобы я развлекал ее, не настаивает на том, чтобы я обедал в ее доме, не ищет каких-нибудь выгод, не заманивает меня в ловушку, опасную, двусмысленную ситуацию. Чего же еще? Лучшую возлюбленную мне не найти. Да, но я и не настроен кого-нибудь искать, я предпочел бы вверять свое тело в продажные руки, за двадцать франков ко мне бы отнеслись с должным вниманием. Да и вообще, только проститутки умеют стряпать пикантные кушанья из чувств.
Странно, вдруг пришло ему в голову, как соблюдаются определенные пропорции. Жиль де Рэ тоже имеет три облика.
Сначала смелый и набожный вояка.
Затем творец, натура изысканная, хотя и преступная.
Под конец — кающийся грешник, мистик.
Эти перемены происходили резко, одним рывком. Если взять всю его жизнь в целом, то на каждый порок приходится добродетель в противовес, но между ними пропасть.
Он был гордецом, болезненно-самолюбивым, но в порыве раскаяния пал на колени перед толпой, униженный, в слезах, которые могли бы течь по щекам святого.
Его жестокость была нечеловеческой, и тем не менее он знал, что такое милосердие, был предан своим друзьям, ухаживал за ними, как за кровными братьями, когда они попадали в лапы дьяволу и оказывались между жизнью и смертью.
Он был нетерпелив, но умел ждать, был смел перед лицом врага, но трепетал перед могуществом зверя из бездны, имел деспотичный, не знавший пощады характер, но слабел, заслышав лесть, которую источали его прихлебатели. Он пережил и взлеты и падения, но его душа никогда не паслась на равнинах, в пампасах. Где та тропинка, которая соединила бы эти противоречия? Когда его спросили, кто внушил ему мысль о подобных преступлениях, он ответил: «Никто, меня толкнуло на это мое воображение, во всем виноваты мои тайные помыслы, мои привычки, склонность к распутству и оргиям».
Он обвинял себя в праздности, утверждал, что изысканная кухня и излишества, которые он себе позволял, выпустили дремавшего хищника на свободу.
Он был далек от минутных, преходящих страстей, изведал глубины добра и зла, душа его билась в пучинах этих двух крайностей. Он умер в возрасте тридцати шести лет, испив до дна стихию необузданных радостей и неутолимых печалей. Он любил на краю смерти, прикасался губами к неподдельным мукам и ужасу, задыхался в объятиях неумолимого раскаяния, ненасытная тоска пожирала его. Он все испробовал, и ему нечего было ждать от земной жизни.