«Тсс!». — Библиотекарь высунул голову из-за стойки регистрации и сделал жест тишины.
Анситанос мог только извиняюще кивнуть.
В это время Лисиас сказал с обеспокоенным выражением лица: «Анситанос, насколько я знаю, ты декан Института литературы».
«Меня больше интересует история. Скорее, я лишь неохотно согласился стать деканом Института литературы по просьбе Архонта, потому что в то время не было никого компетентнее. Но на это было потрачено слишком много времени, которое я должен был потратить на написание своей книги. Теперь есть ты, более способный и обладающий более глубокими литературными достижениями, чем я, чтобы занять это место, и я не могу быть достаточно счастлив…». — Анситанос говорил много, не думая.
«Благодарю тебя, друг мой!». — Лисиас улыбнулся и поклонился Анситаносу. Его сердце внезапно облегченно забилось после того, как он наконец принял решение. Он посмотрел на бесчисленные ряды книжных шкафов, тянущиеся вглубь огромного пространства перед ним, наполняя воздух странным запахом дерева и бумажных обрывков. Он сделал глубокий вдох и почувствовал некоторое опьянение: «Я проведу здесь остаток своей жизни!».
«Анситанос, если тебе удобно, не мог бы ты отвести меня на встречу с тем, кого ты назвал «Божьим избранником» и непобедимым Давосом. Я хотел бы сам увидеть, каким великим человеком должен быть тот, кто основал Академию Теонии и построил библиотеку?». — Его глаза были полны любопытства и тоски.
***
После того как корабль карфагенского посланника приплыл в знаменитый на все Средиземноморье круглый военный порт Карфагена, карфагеняне накинулись на появившегося посланника, чтобы узнать о результате переговоров.
Когда они узнали, что мирное соглашение подписано и что им нужно только заплатить определенное количество продовольствия, золота и серебра, чтобы продолжать владеть несколькими городами, включая Лилибей, Эрикс и другие города-государства на западе Сицилии, все ликовали, а некоторые даже проливали слезы.
Сицилийская война, длившаяся несколько лет, стоила Карфагену большого богатства, и многие его граждане также были убиты в этой долгой и жестокой войне.
Особенно во время первой войны Карфагена с Дионисием, тираном Сиракуз, когда шофет Гимилько во главе своей армии одержал большую победу в самом начале и дошел даже до города Сиракузы, но из-за вспышки чумы они пострадали так, что только десятки кораблей с трудом смогли вернуться в порт.
Узнав об этой трагической ситуации, карфагеняне собрались в порту, расспрашивая о своих родственниках. Узнав, что пятьдесят шестьдесят тысяч солдат (не считая наемников) либо погибли на Сицилии, либо попали в плен, по всему побережью раздались стенания и крики убитых. Это был самый мрачный день в Карфагене, и весь город был охвачен горем.
Все надели черные одежды, все дома закрыли двери, чтобы не видеть гостей, приостановили свои дела, и даже храмы были закрыты…
Напротив, знатность среди знати в карфагенской политике, Магониды, происходившие из материнского государства Карфагена, царского рода знаменитого финикийского города — Тира, монополизировавшие карфагенскую политику в течение почти 200 лет, теперь, наконец, оказались под угрозой. После катастрофического поражения карфагенской армии под предводительством Гамилькара, патриарха Магонидов, от сиракузского тирана Гелона в битве при Гимере более 70 лет назад, имя Магонидов стало ассоциироваться с поражением в заморской экспедиции. И на этот раз ситуация была более серьезной, так как почти все в карфагенской армии погибли, но Гимилько не погиб на поле боя, как его предок. Вместо этого он бросил своих товарищей и солдат и в одиночку бежал обратно. По карфагенским законам такой акт дезертирства достаточно, чтобы быть наказанным распятием, но из-за статуса Магонидов как царей в Карфагене, патриарх Магонидов был временно освобожден от наказания. Однако на этом буря не закончилась: карфагенская элита, и без того недовольная Магонидами, использовала горе и гнев граждан, чтобы добиться реформ.
Гимилько, неудачник, опозоривший свою семью, понял, что ситуация крайне неблагоприятна для Магонидов. Поэтому он исповедуется богам в своем грехе, каждый день надевая дешевую и изношенную льняную одежду и отправляясь в главный храм Мелькарта в Карфагене в надежде искупить таким образом свою вину. Но в конце концов преследования, насмешки и унижения горожан заставили его сломаться, и через шесть месяцев он заперся дома и покончил с собой. К сожалению, этого публичного акта искупления все же оказалось недостаточно, чтобы сохранить власть Магонидов.