– Нет… – сморгнув, активно замотала головой, отрицая его слова. Слишком неправильные. Пугающие.
В порыве чувств я качнулась вперёд, да так и пристыла к полу, натолкнувшись на протестующе поднятую мужскую ладонь.
– Да, дочка. Ты даже не ушла. Сбежала. Сказала, что хочешь свободно дышать. А не задыхаться. Здесь. Рядом со мной. Под постоянной опекой, – хлестко бил он. Мои щёки горели, словно по ним несколько раз прошлись раскалённым утюгом. Слёзы тонкими ручейками покатились из глаз. Губы задрожали от еле сдерживаемого напряжения.
– Я…
– Я, – оборвал он меня и, упрямо выпятив челюсть, отвёл взгляд. – Не смог сладить с собственной дочерью, – уставился на большую картину с изображением деревенского домика, занимавшую часть противоположной стены. В детстве, пока папа работал, я частенько её разглядывала. По зелёному, залитому солнцем двору гуляли куры, петух, пять гусей и три козы. На изгороди, один к одному, пристроились два упитанных рыжих кота. А под окном на завалинке в обнимку сидели дети – растрёпанный мальчишка и девчонка с широкой улыбкой и соломенными волосами, заплетёнными в две жиденькие косички.
Хлюпнув носом, я по-детски размазала слёзы по лицу.
– Ты – всё, что у меня осталось, – посмотрел на меня в упор. – Я боялся за тебя, – секундная заминка, и он признался: – Знаешь, какая была первая мысль? Отправить тебя за границу, – горько усмехнулся. – Потом передумал. Сдох бы от тоски. Решил, лучше запру тебя в комнате и приставлю охрану.
– Пап, прости… – прошептала сквозь слёзы и прижала ладонь к губам, чтобы не разреветься. Сердце рвалось на части от жалости.
– Страх – это такая дрянь, – он поморщился. – Ты ведь уже не та маленькая девочка, которая засыпала у меня на руках, пуская слюни на рубашку. Ты выросла. Стала самостоятельной. И я просто не имею права на тебя давить. Ты мне ничего не должна, дочка. Моя любовь к тебе, – он тяжело сглотнул, – к маме… – это навсегда. Запомни это. И вспоминай… – мужской кадык опять дёрнулся, – хоть иногда.
Я закивала, затем не выдержала и, закрыв лицо руками, затряслась от рыданий. А в следующую секунду мои плечи укрыли твёрдые ладони папы. Вслепую буквально прыгнула в его объятия, пряча мокрое лицо на мужской груди.
– Пап… прости меня… Прости… – содрогаясь от плача.
– Тише-тише, – поцеловал в макушку, слегка покачивая в своих руках, как в колыбели.
– Я услышала голос на улице… – обвила его руками. – И мне показалось, что это мама вернулась... А тут… эта Аня…
Какое-то время мы молчали: я слушала мерные удары сердца папы под щекой, а он ласково поглаживал меня по спине, голове.
Немного успокоившись, я рвано вздохнула и попросила:
– Пап, пообещай, что будешь искать маму. Пообещай, что не откажешься от поисков, пока не найдёшь её.
Мужские руки закаменели.
– Обещаю, – глухо ответил он.
– Пап…
– М-м-м…
– Прости меня, – задрала голову. – Я тебя не бросала, правда-правда. Я просто... просто хотела… – у меня никак не получалось подобрать правильные слова. – А хочешь, я вернусь? Вот прям сегодня! Сейчас сгоняю в квартиру, соберу вещи и вернусь домой! Хочешь?! – загорелась я этой идеей.
– Ты неисправима, Ростюш, – засмеялся папа, прижимая к себе. – Не торопись. Захочешь, вернёшься.
– Пап.
– М-м-м.
– Я напускала тебе слюней на рубашку…
______________________________________
[1] Фр. rocaille – скальный, от roc – скала, утёс. Главный элемент орнамента стиля рококо, напоминающий форму завитка раковины.
⭐ Глава 12. Не делай добра – не поставят диагноз
Слава
Негромкий, уверенный стук в дверь заставил нас вздрогнуть и с удивлением переглянуться: уединившись за звуконепроницаемыми стенами кабинета, мы совсем позабыли, что в доме не одни. Папа вопросительно качнул головой, и я, слабо улыбнувшись, кивнула, понимая его без лишних слов.