Захватив с собой энер и артефакты, я переместился за камень, чтобы не беспокоить Хана, открыл кулон с энером, сел на землю, прислонился к шершавой поверхности камня и надел слезу ветра на шею. Сначала ничего не произошло, потом подул слабый прохладный ветерок, освежив моё разгоряченное лицо. Я улыбнулся, прикосновение ветра было подобно материнской ласке, но вот, что-то изменилось, ветер усилился, поднялась пыль. Я обеспокоенно осмотрелся. Надо остановить его, только торнадо нам не хватало. Я сосредоточился и потянулся к артефакту, успокаивая его и щедро делясь с ним энергией. Благо, что энергии у меня теперь достаточно и она поступает в артефакт без перерывов, ветер начал затихать. Пыль и песок, принесённые из пустыни, нехотя оседали на землю. Я встряхнул головой и прислушался к себе. Тело приобрело невероятную легкость. Мне хотелось смеяться и самое главное, мне очень захотелось сделать какую-нибудь пакость, так, просто для смеха. Я уже стал подниматься, когда заметил у себя в руке "слезу земли" и вспомнил, что я ещё ни всё сделал. Потом ко мне пришло понимание, откуда во мне такое игривое настроение, я попытался взять себя в руки, нужно было быстрее активировать землю, основательность и мудрость, чтобы убрать ветреность из моей головы, а то я сейчас так начну развлекаться, что потом пожалею. Я усадил себя на землю неимоверным усилием воли и надел оставшийся артефакт на шею.
Легкость сменилась тяжестью, каменной твердостью. Я не мог знать, как на самом деле чувствовали себя титаны, поддерживающие небесный склон по греческой мифологии, но что-то мне подсказывало, что я уподобился им. Меня буквально вдавило в землю, я услышал, как трескается кожа земли, как трещат мои кости. В панике я неосознанно обратился за помощью к озорнику ветру, и он не остался в долгу за потраченную на него энергию. Моё тело приподнялось, выгнулось дугой и поплыло над землёй. Легкость в теле вернулась, неимоверная тяжесть больше не давила на плечи, я расслабился, ожидая, чем закончится противостояние стихий. Подождём. Меня трясло ещё минут двадцать, я, то падал на землю, вдавливаясь в неё, то взмывал в небо, а потом плавно опускался, как пух. Моё тело уже изрядно посинело, а конца и края играм стихий я не видел. Я вообще ничего не видел, так, как ветер поднял такую тучу пыли, что ни один амулет не помог бы что-то разглядеть. Мне порядком надоело быть игрушкой, поэтому я сосредоточился и рявкнул на этих игрунов перекрывая им поток дармовой энергии. Надо же, сработало. Я с кряхтением встал с земли, потирая ушибленную спину и начал оглядываться, пытаясь понять, куда меня успели затащить и в какой стороне находиться наша стоянка. Подождав пока осядет пыль, я увидел, где-то в пятистах метрах от меня камень, по приметам похожий на тот, возле которого я оставил своих друзей.
— Засранцы! — я сплюнул, очищая рот от песка, и поковылял к камню.
Добравшись до стоянки, я увидел, что там меня уже ожидали взволнованные попутчики.
— Ты куда опять сбежал! Мы волнуемся! — Ким выглядела, воинственно, но меня больше удивило, что она позволила себе так со мной разговаривать. Неужели я как-то дал ей понять, что со мной можно так обращаться?
— Какое тебе дело, где я нахожусь? И скажи мне, кто дал тебе право так со мной разговаривать?! — прошипел я.
Она стушевалась, потом опустила голову и поплелась к машине.
— Зря ты паря так с ней. Она и правда волновалась, проснулась, а тебя нет. Сразу начала тебя искать и меня тоже к делу приспособила, — прогудел Норн.
— Норн, ну ты ещё давай начни меня учить жить. У меня могут быть свои дела, и я могу за себя постоять. А ей урок будем, пусть знает своё место.
— Как, знаешь, я просто высказал своё мнение, всё же оно чего-то стоит в мои-то годы, — мастер вздохнул и тоже направился к машине.
Чёрт!! Ну чего спрашивается, меня понесло? Ну, болит всё тело, голова раскалывается и глаза режет, а ещё противный привкус во рту. Сущие мелочи, чего на других кидаться, они же не виноваты. Хотя, почему не виноваты? Ай, да ладно, отойдут, не хватало мне ещё самобичеванием заниматься. Есть более важные дела, типа привести себя в порядок и чего-нибудь съесть, а то голод зверский.