Снова грохнула пушка, задрожал замок, проснулся Сиро, и в этот же момент рядом с ним рухнула, точно подкошенный стебелек, Анна. Сиро схватил в охапку любимую женщину, глядя в ее навеки теперь уже остановившиеся глаза, в ее животе зашевелился ребенок. Анна была мертва, Юкки неслась по коридорам времени, увлекаемая ветром странствий все дальше и дальше от проклятого самим небом замка.
Глава 22
Марико
Приятно бывает, вернувшись домой, наблюдать за тем, как жена или наложница готовят угли для чайной церемонии, как дочери раскладывают цветы для будущей икебаны. Редкие эти моменты наполнены теплотой и отдохновением. Но плохо, если самурай наблюдает это каждый день, вместо того чтобы проводить тренировки и заботиться о благе своего сюзерена.
Никто в сумятице непрекращающегося ни днем ни ночью сражения не пытался извлечь из материнской утробы еще живой плод, христиане вообще привыкли полагаться на судьбу, как той угодно. А тут не до младенца было, когда все новые и новые волны сегунатских ратей со все возрастающей силой бились о стены замка, намереваясь стереть его в порошок, уничтожить, поглотить в живом человеческом море.
Последнее решающее сражение за крепость Хара началось 12 апреля и закончилось через три дня, оставив гору изуродованных, изломанных и искромсанных трупов и поставив на колени перед палачами сегуната тысячи повстанцев, включая их семьи, детей и стариков, равно и тех, кто находился в крепости, и тех, кто продолжал жить своей жизнью в ближайших деревнях. «Семья не должна разлучаться», — повторяли любимую присказку легендарного Арекусу Грюку победители.
Сам же Ал как раз в это время в небольшом порту недалеко от Нагасаки помогал уезжать из Японии последним уцелевшим христианам. По большей части это были семьи героев, отдавших свои жизни защите крепости Хара, но были и те, кому удалось под покровом ночи покинуть погибающий замок, спустившись к морю при помощи веревочных лестниц. Их принимали на китайские корабли, пришедшие специально на выручку братьям и сестрам во Христе.
Провожая людей на корабли, Ал с замиранием сердца разглядывал женщин, которые хоть чем-то напоминали ему пропавшую дочь, но Марико нигде не было. Кто-то говорил, что сестра Мария погибла на стенах Хары, кто-то утверждал, будто бы она была принята живой на небо, где теперь сидит по левую руку от своего сына.
Амакуса Сиро был обезглавлен в день взятия замка, и его голову в драгоценном кедровом ларце доставили в Нагасаки. Ал так и не успел встретиться с внуком. Зато в крепости его застал неожиданный сюрприз, о котором убитый горем Ал даже не подозревал. Оказалось, что когда воины сегуната ворвались в крепость, рубя каждого, кто оказывался у них на пути и прорываясь в сердце замка, дабы умертвить самого Сиро, даймё Нагасаки Терадзава Хиротака шел под прикрытием своих воинов, дабы успеть застать Сиро живым, пока тот не успел совершить сэппуку. Поговаривали, что христиане-де могут и не воспользоваться этой привилегией, считая себя не вправе совершать самоубийство, но где нельзя с честью убить себя самому, без сомнения, находится тот, кто соглашается взять грех на душу, например, вассал-нехристианин. А значит, следовало торопиться.
Амакуса Сиро должен был судить, нет, не сегун, а именно он, Терадзава Хиротака, во владениях которого все началось, а теперь, все заканчивалось. Сидящий в своем замке сегун мог запросить голову известного бунтовщика, но честь покарать врага принадлежала только ему — покончившему с христианами даймё Нагасаки! Рядом с Терадзава Хиротака плечо к плечу шел даймё Грюку Минору — один из самых смелых воинов сегуната, родной брат не сделал для блага Нагасаки и чести дома Терадзава столько, сколько сделал этот широкоплечий самурай и его странный отец, ходивший в друзьях у двух великих сегунов. Правда, Ала в поверженную Хару никто не приглашал, самураи вошли в крепость с боем и по колено в крови продирались по узким лестницам туда, где ждал их поверженный враг. Они шли туда, чтобы посмотреть в глаза столь могучему противнику и, может быть, застать последние минуты его жизни. Это было почетно, и только они — два даймё, несколько месяцев стоявшие перед проклятой крепостью и теряющие своих людей, — имели право на эту честь.