Пятьдесят ронинов, отобранных Оми, и пятьдесят бывших самураев Оды Нобунанги встали друг против друга. Ножи против дубинок, копья против крестьянских топоров. Ясное дело, что никто из искавших себе службу бандитов не взял с собой самурайских мечей, но и принесенного ими с собой оружия хватило бы для вооружения небольшой армии дикарей.
По сигналу господина Бунтаро противники отрывисто поклонились друг другу, после чего началась сумятица.
Кто-то заносил над головой дубинку, опуская ее на голову стоящего напротив противника, кто-то летел наперерез с кривым, похожим на полумесяц ножом, кто-то выбрасывал вперед нож или незаметную звездочку. В одну секунду окрестность огласилась стуком, лязгом, криками и воем.
В поднятой пыли Ал видел, как поверженные ронины валялись на земле, пытаясь из последних сил достать своих поединщиков. Двое сцепились в рукопашной, один с проломанной головой в агонии бегал по полю боя, ища спасения или смерти. К ногам Оми рухнул дородный ронин с дротиком между глаз.
Выигравшие схватку покидали поле боя, кланялись командирам и с серьезным видом вставали под знамя рода Тода. Когда битва прекратилась, Бунтаро насчитал сорок семь пригодных к военной службе ронинов и принял их в свой отряд, добрав до ровного счета еще троих, не участвовавших в сражении.
После того как последний ронин из нового отряда господина Бунтаро получил свои мечи, проигравшие либо покончили жизнь самоубийством, либо были добиты вновь обретшими самурайское звание счастливчиками.
Едва держась на ногах после перенесенного ужаса, Ал вернулся к остатку ронинов, дожидающихся его решения. Как и следовало ожидать, ни один из командиров не польстился на связанных людей.
Ал присмотрелся к бедолагам. На широкой, плоской, как у кота-перса, морде первого бандита хотелось написать маркером слово «Живопыра». Впрочем, если бы Ал мог написать на нем все то, чего отморозок был достоин, пришлось бы расписывать его всего от бровей до самых пяток.
Многие, даже самые хорошие самураи становятся ронинами, когда их господа проигрывают. Тогда все самураи потерпевшего фиаско командира, все, вместе с их семьями до последнего ребенка, теряют самурайское звание. Потому что нет самурая без господина.
Но если оставшийся без работы торгаш может устроиться на работу в соседнюю лавку, если потерявшая свой чайный домик еще молодая и привлекательная мама-сан, может податься к другой мама-сан, став обычной куртизанкой, потерявший честь воин, прежде всего, остается воином. Он не умеет крестьянствовать, да и кто ему даст? Земля принадлежит крестьянам, а все, что на ней растет, самураям. Все давным-давно мерено-перемерено. Каждый метр закреплен за определенной семьей. Что остается? Ремесла — возможно, но маловероятно. Разве что кто-нибудь возьмется обучать потерявшего хозяина бедолагу, но это вряд ли. Ремесленники, так же как и все остальные люди, имеют свои семьи и передают секреты профессии не первому встречному, а родному дитяти.
Вот и получается, что вчерашние самураи вынуждены скитаться по стране, в надежде ввязаться в какую-нибудь войнушку или авантюру, где требуются горячие головы и смелые сердца. Могли они также податься в охранники, скажем, сопровождать купца с его товаром из одного города в другой. Но все это временно — сезонно. Да, легко потерять честь легче легкого, а вот обрести…
Так вчерашние самураи с голодухи, стыда и отчаяния и шли на большую дорогу, где грабили, стараясь не оставлять в живых свидетелей. Потому что пока есть свидетель, нет надежды обрести нового хозяина и вернуть себе два меча.
Ал показал на оставшуюся сотню и махнул им рукой, чтобы приблизились.
Очень довольные таким его решением, самураи-охранники велели Алу расписаться за доставку трех отморозков, после чего постарались побыстрее сделать ноги. Как-никак, сделавшись самураем, ронин мог вызвать их на поединок или просто укокошить, проверяя остроту оружия.
Алу поднесли контракты на службу, которые самураи, по раз и навсегда заведенным правилам, подписывали кровью.
И передал бумаги Тахикиро, после чего попросил Оми помочь ему разместить самураев и покинул плац.