Все это не могло не трогать Ала, заставляя его относиться к своей наложнице с теплотой и нежностью.
Глава 42
Если кто-то попросил тебя помочь ему лишиться жизни, но ты не хочешь этого и не можешь найти достойную причину, чтобы отказаться, делай то, о чем тебя просят.
Беспричинный отказ большая обида.
Однажды, во время учений, к Алу подбежала домашняя служанка, обычно подающая ему по утрам горячее полотенце ошипури, она громко и невнятно бормотала что-то, кланяясь и упрашивая его идти с ней.
Из всего ее лепета Ал уразумел только одно, что-то случилось с Фудзико. Скорее всего, что-то ужасное.
В этот момент Ал занимался подготовкой стрелков. Кивнув готовому поразить мишень Бунтаро, чтобы тот подменил его, Ал побежал к дому.
Фудзико ждала его на веранде. Не умываясь, он влетел к ней, на ходу сбрасывая сандалии.
— Фудзико? Нан дec ка? — Что такое?
Фудзико сидела с застывшим лицом, смотря в одну точку. Она не среагировала, когда Ал, огромный и взъерошенный, влетел на веранду, рухнув перед ней на колени.
— Фудзико? Ион dec ка? — повторил Ал, тронув ее за плечи.
Звуки голоса господина вернули ее к жизни, и женщина залилась слезами, прикрывая лицо широким рукавом кимоно.
— Фудзико? Господи! Что же случилось? — Ал старался отвести ее руки от лица. — Аната-но кибун дайдзебу дec ка? — Как твое здоровье?
— Аригато, генки дec. — Спасибо. Все хорошо. — Ответила она сквозь слезы.
Ал обнял ее и начал укачивать, как маленького ребенка.
Фудзико попыталась было отстраниться, что-то объясняя ему. Наконец, он вышел с веранды и, велев служанке принести госпоже чай, отправился к своему сундучку, в котором хранился словарь дона Алвито. Достав книгу и еще раз глянув на шелковую пеленку, в которую был завернут младенец, принесенный кормчим в первый день, он вернулся на веранду.
Увидев Ала со словарем в руках, Фудзико тут же отослала служанку, объясняя что-то. По ее лицу лились слезы. Из всего запутанного рассказа, Ал выделил слово «окачан» — беременность. После которого Фудзико показывала на свой живот, делая рукой знаки, что тот увеличивается.
— Ты беременна! — выдавил из себя Ал. — Аната-ва окачан дec ка? — вроде бы это должно было звучать так.
Фудзико кивнула головой.
— От кого? Даре дec ка? Даре?! Кто? — Он тряхнул наложницу за плечи, так что ее голова дернулась, а из прически выбились несколько прядей. Волосы упали на мокрое лицо. — Даре?! — рычал Ал, прекрасно осознавая, что если он поднимет крик, это заклеймит вечным позором и Фудзико, и его самого.
Фудзико снова принялась что-то лепетать. Теперь из сказанного Ал выделил слово «муж».
— Я твой муж! — Ал ткнул себя в грудь. — Со дec ка? — Так ли это?
— Хай. Coдec. Демо. Да. Это так. Но… — снова последовала трескотня.
Безумными глазами Ал следил за тем, как руки Фудзико показывали куда-то за ее спину. Значит, речь шла о прошлом. Потом она рубанула ребром ладони воздух, словно отсекала чью-то голову.
— Понял. Хай. Вакаримашта, — выдохнул Ал. Теперь все действительно вставало на свои места. Он знал, что муж Фудзико был повинен в преступлении против своего сюзерена Токугавы, за что его казнили как государственного преступника. Его и маленького сына. После этого, почти что сразу, Фудзико сделалась его наложницей. Значит, она уже тогда была беременна и не знала об этом.
Ал попросил подать чая, а сам пошел в приготовленную для него ванну. Безусловно, Фудзико была невиновна ни перед ним, ни перед законом. А значит он не имел права орать на нее или тем более выставлять из дома. С другой стороны, ребенок, которого носила под сердцем Фудзико, был не от него.
— Ну и бог с ним, — решил наконец, Ал. — Я уже взялся однажды воспитывать чужого мне ребенка, почему же не двоих. — Эта мысль показалась ему интересной. — Ребенок Фудзико. Это все-таки ребенок Фудзико. А она мне нравится. Так что, если бы ты не ловил ворон, не мечтал о Марико и не проводил все время с самураями, давно бы уже жил с ней, и сейчас никто бы даже не подумал, что Фудзико могла быть беременной от своего первого мужа.
«Дурак и с роду так». — Он улыбнулся этой мысли, жалея, что не попросил подать в ванну саке.
Наконец, довольный и спокойный, он вернулся на веранду, на которой все так же сидела Фудзико.
— Ребенок это хорошо. Я люблю тебя, Фудзико, и полюблю этого ребенка. Все хорошо. Это будет мой ребенок. Все хорошо. Извини меня, — произнес он тщательно составленную речь.