Задуманное на осень 1918 г. комбинированное наступление всех белых армий Юга России не состоялось, хотя его перспективы казались неплохими не только с точки зрения расширения «освобождаемой территории», но главное — в связи с возможностью соединения Южного и Восточного фронтов, на что, в частности, ориентировался в своих военно-политических расчетах Алексеев. Примечательно и то, что уже после кончины Михаила Васильевича, в ноябре 1918 г., Келлер спрашивал согласия Деникина о назначении его на должность командующего формировавшейся на Украине Северной армии, предназначавшейся для будущего «похода на Петроград»{133}.
Осенью 1918 г. на белом Юге весьма предпочтительной для осуществления командования всеми антибольшевистскими силами представлялась кандидатура Великого князя Николая Николаевича. Бывший Главковерх Российской Императорской армии проживал в Крыму, в Дюльбере, вместе со Вдовствующей Императрицей Марией Феодоровной под охраной особой офицерской роты из состава Добрармии.
По мнению ряда политиков и военных, популярный в войсках и авторитетный среди немалой части населения Великий князь во главе белых армий мог привлечь под их знамена не только многих колеблющихся офицеров, но и простых солдат. «Возглавление» армий представителем Дома Романовых представлялось многим также косвенным признанием долгожданного монархического лозунга. Великий князь отказывался сотрудничать с немцами, и это делало его имя популярным среди сторонников «союзнической ориентации».
Для прояснения политических позиций и информирования Великого князя о положении на Юге России Алексеев написал ему письмо. Текст написан карандашом, но в левом верхнем углу сохранившегося документа пером подписана дата — 15 сентября 1918 г. Почерк письма несколько размашистый, небрежный, не похожий на типичный для Михаила Васильевича аккуратный, «штабной» почерк. Учитывая, что 15 сентября у Алексеева уже начались приступы роковой для него болезни, можно предположить, что это письмо он писал лежа или диктовал его кому-либо из своего окружения. В любом случае, можно расценивать этот документ как своеобразное «политическое завещание» генерала.
В письме он писал, что «вполне присоединяется» к идее восстановления в России монархического строя, и сообщал, что Добровольческая армия является «учреждением русско-государственным, существующим на русские деньги», а «помощь, полученная нами от союзников, настолько пока ничтожна, что не может изменить этого основного положения». Но зависимость в снабжении и пополнении от казачьих областей влияла, по мнению Алексеева, на определенность программы Добрармии: «Мы не можем проявлять торопливость в заявлении политических лозунгов, ибо это послужило бы во вред делу». Алексеев считал, что «местное население далеко не готово к воспринятою монархии, болезненный микроб федерации еще бродит среди населения», поэтому «с бесконечной осторожностью и умением нужно подходить к постановке каждого нового вопроса».
Особое беспокойство генерала по-прежнему вызывала политика немецкого командования. В создании «неказачьих» армий на Дону он подозревал намерение немцев расколоть с таким трудом создающийся единый антибольшевистский фронт, противопоставить армии друг другу, а лозунг восстановления монархии, в сложившихся условиях, используется во вред единству России: «…в Киеве ведется злостная агитация против Добровольческой армии… лихорадочно приступается к формированию особых, так называемых монархических армий, на немецкие деньги и по немецкой программе… Немцы увлеченно хватились за создание так называемой Южной Добровольческой армии, руководимой нашими аристократическими головами, и так называемой Народной армии в Воронежской губернии, где во главе формирований поставлен полковник Манакин — эсер. На эти формирования не будут жалеть ни денег, ни материальных средств».
Алексеев особо отмечал предполагаемое участие графа Келлера в руководстве новыми соединениями: «Во главе Южной армии, а быть может и всех формирований, предположено поставить графа Келлера. При всех высоких качествах этого генерала у него не хватает выдержки, спокойствия и правильной оценки общей обстановки. В конце августа он был в Екатеринодаре. Двухдневная беседа со мной и генералом Деникиным привела, по-видимому, графа Келлера к некоторым выводам и заключениям, что вопрос не так прост и не допускает скоропалительных решений».