Храм был закрыт, пусто на церковном дворе. Я пошел к живым камням белогвардейских памятников.
Этот день опять был очень жарким. На кладбище по-французски мало деревьев, под кронами которых так хорошо посидеть на могилах российской земли. Никого не было видно далеко вокруг, лишь француз-служитель в аккуратных перчатках вез куда-то тачку с песком между восьмиконечными православными крестами, плитами, обихоженными по европейскому классу.
Я дошел к бело сверкающему под солнцем Галлиполийскому памятнику Белой гвардии. Он в форме круглого ступенчатого некрополя с каменным куполом под крестом. На его основании плиты, гласящие: «ГЕНЕРАЛУ ЛАВРУ ГЕОРГ1ЕВИЧУ КОРНИЛОВУ И ВСЕМЪ КОРНИЛОВЦАМЪ, павшимъ за РОДИНУ и на чужбине скончавшимся», «ГЕНЕРАЛУ ДЕНИКИНУ, первымъ ДОБРОВОЛЬЦАМЪ и участникамъ походовъ: КУБАНСКАГО,
СТЕПНОГО И ЯССЫ-ДОНЪ», «ГЕНЕРАЛУ ВРАНГЕЛЮ, ЧИНАМЪ КОННИЦЫ и КОННОЙ АРТИЛЛЕРИИ, за ЧЕСТЬ РОДИНЫ павшимъ», «АДМИРАЛУ КОЛЧАКУ и всемъ МОРЯКАМЪ РОССЛЙСКИМЪ»...
Памятник, словно последний пулеметный дзот, кряжисто упирался среди лежащих окрест надгробий с именами офицеров — будто расстрелянными пулеметными лентами.
Дальше был памятник кадетам, где на плитах вокруг цветными погончиками значились училища, за честь которых дрались упокоившиеся во французской земле. Имелся неподалеку и громадный мраморный крест казакам. Но я вернулся к белому гвардейскому памятнику, отыскав вблизи его редкую здесь скамейку.
Сел, достал французский кусок хлеба с сыром и, перекрестившись, стал его с кока-колой есть, поминая гранитно запечатленные имена. Вина мне нельзя было пить, слишком много я его выпил в советский период истории России, до слез, несбыточно мечтая о таком помине н!а Сент-Женевьев-дю-Буа.
Кладбище жег острый французский зной, а я словно изнурялся в заваленных снегом донских, кубанских степях 1918 года...
Четыре тысячи офицеров, солдат, юнкеров, гимназистов идут в легендарном белом Ледяном походе. Бесконечны и кровавы зимние ночи и дни. Мало патронов, но нужно брать очередную станицу. Добровольцы стараются не ежиться от стужи. Тон задают знаменитые офицеры.
Впереди шагает худой, маленький бывший Верховный Главнокомандующий Русской армии Корнилов, внука которого не дал Бог счастья мне увидеть, но я рад был и встрече с дочкой поручика-корниловца, пусть она меня и раздражила. Генерала убьют в предстоящих боях за Екатеринодар. А до них этой горсти будущего ядра Белой гвардии еще добираться, часто пробиваясь штыковыми, переходя вброд студеные реки, за что и назовут это «первопоходничество» Ледяным.
Вот седоусый другой бывший Верховный Главнокомандующий Русской армии Алексеев. Он умрет осенью этого года, понимая, что черно послужил России генералом-адъютантом Его Императорского Величества, склонив того к отречению от престола. Но в белом полку имени Алексеева будет доблестно драться отец батюшки Вениамина.
Здесь и бывший начальник штаба Западного, Юго-Западного фронтов в Первой мировой войне Марков. Он станет любимцем добровольцев за свой беспримерный героизм даже среди этих храбрецов. Генерала убьют летом в самом начале Второго Кубанского похода.
Марширует в редких рядах бывший командир Его Императорского Величества Лейб-Гвардии Преображенского полка Кутепов. И со своей неторопливой ухваткой идет, вскинув карабин на плечо, в дырявых сапогах бывший начальник штаба Верховного Главнокомандующего Русской армией Антон Иванович Деникин...
Я счастлив, что в Версале откупоривал и наливал шампанское дочери этого генерала. Если от всего русского сердца сказать, не очень важно, чем напоминают и не напоминают красавицы дочки своих «мемориальных» отцов. Главное, они тогда были живы, и неподдельным наследником белого воина остался в душе батюшка Вениамин... А Антону Ивановичу на следующих страницах по своей биографии еще шагать и шагать.
Часть первая (1872-1892 гг.) СЫН ОФИЦЕРА
Родители. Во Влоцлавске. Реалист. «Пифагор». Старший. В юнкерах. Погоны.
Судьба человека — от Бога, а происхождение и детство каждого из нас во многом определяют его дальнейшую жизнь. Отцом будущего главнокомандующего Белой армии генерала А. И. Деникина был русский офицер Иван Ефимович Деникин, мамой — полька, швея Елизавета Францисковна Вржесинская.
Деникин-старший родился в 1807 году в деревне Ореховке Саратовской губернии в крепостной семье. Она рано распалась. Родители Ивана Деникина умерли в его молодые годы, вскоре отправились на заработки брат и сестра. Иван же остался крестьянствовать, и в двадцать семь лет помещик сдал Деникина в рекруты.