Где-то глухо ударили минометы. С пронзительным визгом мины пролетали над головами и, не разрываясь, шлепались в болото. Гитлеровцы, бросая ракеты, выскочили было на край болота, но Стакопа автоматными очередями загнал их в кусты.
Обернувшись к товарищам, он крикнул:
— Уходите быстрей!
Немцы залегли и продолжали обстрел из пулеметов. Стакопа, не давая им подняться, хлестко бил короткими очередями.
Зина и Вася, непрерывно меняя направление и подталкивая пленного, вязли в болотной грязи, но упорно продвигались вперед.
Через несколько часов, измученных, продрогших, в замерзших валенках и одежде, их встретил конный разъезд и доставил в штаб полка.
Громов был ранен. Стакопа остался в болоте.
О прибытии группы немедленно было сообщено Доватору.
Когда Лев Михайлович приехал в дом Русаковой, Зина, укрывшись буркой, сидела на печи и пила чай. Глаза ее слипались.
— Где тут знаменитая разведчица? Дайте на нее посмотреть, — входя в избу, шутливо проговорил Доватор.
— Я здесь, товарищ генерал, отогреваюсь, — дрогнувшим голосом отозвалась Зина.
Воспоминание о Стакопе сдавило ей сердце. Она только сейчас почувствовала, как дорог ей этот славный парень.
— Так это вы? — словно не доверяя своим глазам, тихо спросил Лев Михайлович.
Сняв папаху, он присел на лавку около стола. Неторопливо расстегнул планшетку и, достав блокнот, что-то записал.
Зина заметила, как лицо генерала на секунду осветилось скрытой улыбкой и вновь стало задумчиво-строгим. Внезапно вскочив, Доватор быстрыми шагами подошел к печке и, ухватившись рукой за приступок, мягко сказал:
— Знаете, милая девушка, я никогда не удивлялся подвигам наших советских людей, а только радовался. Вот и сейчас я искренне радуюсь вашему смелому поступку. И благодарю вас от всего сердца. Вы даже сами не знаете, какой подвиг вы совершили.
— Да что вы, товарищ генерал. Разве я одна это сделала?.. Там остался командир отделения… Стакопа. Вы знаете?
— Мне все известно, — кивком головы остановил ее Доватор. — Не нужно рассказывать. Я говорил с Громовым… Молодцы! Немца допросил. Сведения, которые вы принесли, дадут нам возможность сохранить сотни жизней.
Взглянув на девушку, Лев Михайлович вдруг замолчал.
Зина сидела над остывшей чашкой чая, склонив голову, с закрытыми глазами.
— Вы очень устали? — негромко спросил Доватор.
Густые брови Льва Михайловича сошлись у переносицы.
Зина не слышала его вопроса. Невнятно что-то проговорив, она прислонила голову к печной трубе, улыбнулась, по-детски всхлипнула и заснула. Из упавшей набок чашки по черному ворсу бурки бежала струйка малинового чая.
Лев Михайлович осторожно взял чашку и поставил ее на стол. Он отлично понимал, что здесь дело не только в усталости. Он сам не спал уже третьи сутки. Однако для военного человека это было обычно. Здесь он видел другое: сильное душевное напряжение Зины сменилось неодолимой слабостью, похожей на забытье.
В сопровождении адъютанта вошел генерал Атланов. Увидев Доватора, он громко сказал:
— Лев Михайлович, все готово! Осталось только перекусить.
— Тише, — Доватор предупреждающе махнул рукой и показал глазами на печь.
Зина, шевеля губами, спала, как ребенок.
— Все равно сейчас придется разбудить, — проговорил комдив. — Скоро начнется артподготовка, а пока надо покормить ее. Ведь ей придется вести людей на то место, где остался Стакопа. Может, он еще жив. Она отлично знает дорогу. Шевчуку поставлена задача — сбить заслон и прорваться в тыл. Там противник не ожидает удара.
— Пусть хоть десять минут поспит, — взглянув на часы, тихо проговорил Доватор.
— Да я, товарищ генерал, не сплю, — неожиданно раздался голос Зины.
Путаясь в неуклюжей широкополой бурке, она спрыгнула на пол и, повернувшись к Доватору, сказала:
— Я и не спала, так немножко только задремала. Извините меня… Очень озябла. Я все слышала.
— Вот и отлично, раз слышали! — сказал Доватор. — Вы только покажите дорогу. Я знаю, что вы устали, измучены, но понимаете, как это необходимо. Там человек… его надо выручить.
— Я все понимаю, товарищ генерал! — горячо проговорила Зина. — Это такой отважный парень!
Она неожиданно смолкла и посмотрела на генералов. Потом, превозмогая душевную боль, добавила:
— Я только сейчас поняла, как благородно он поступил.