— Зараз, Аннушка, тут все наши, — строго ответила Полина Марковна, вглядываясь в подходивших военных.
Впереди в широкой кавказской бурке быстро шел Михаил Павлович Шубин и кого-то искал глазами. Поравнявшись с Шубиным, Константин Сергеевич назвал свою фамилию. Михаил Павлович, остановившись, посмотрел на него вспыхнувшими глазами и, не говоря ни слова, обнял и трижды поцеловал в губы. Остальные сопровождавшие Шубина командиры и казаки, окружив женщин плотным кольцом, крепко жали им руки. После короткого приветственного митинга гостей посадили в автомашины и повезли в штаб кавгруппы.
Вечером в празднично убранной комнате, где квартировали уехавшие на парад Кушнарев и Торба, сидя между Полиной Марковной и Аннушкой, Шаповаленко сортировал привезенные из станицы письма: одни откладывал влево, другие вправо…
— Стакопа. Гм! Петр Стакопа…
Филипп Афанасьевич повертел письмо в руках и отложил влево.
— Ему же посылку жинка прислала, — проговорила Аннушка. — Надо завтра отдать…
— Некому отдавать посылку. Погиб Стакопа, — хмуро проговорил Шаповаленко. — Недавно, яких мабудь три дня тому назад, убили вороги Петра Стакопу.
Аннушка, придвинув к себе стопку писем, которые Филипп Афанасьевич откладывал влево, впилась в адреса.
— А Потапенко? — спросила она побелевшими губами.
— И Потапенко…
— Да у его ж хлопчик тилько що народився! — широко открыв еще не высохшие от слез глаза, сказала Полина Марковна.
— Да ты и Клименко тут положил!
Аннушка с ужасом вспомнила, как она получила письмо, в котором ей сообщили, что Захар пропал без вести. Тогда она купала сына в корыте и так растерялась, что едва не бросила его в воду. Пришла жена Клименко, сидела до утра и все успокаивала, что Захар найдется.
И действительно, Захар нашелся. А вот Клименко не найдется. Теперь уже самой ей придется утешать его жену, чернобровую веселую Настю. А чем она может ее утешить?
Аннушка сидела за столом смутная, потерянная.
Собрались казаки, выпили вина. После многочисленных расспросов о доме запели родимые песни. Аннушка, положив руки на уставленный закусками стол, слушала.
Шаповаленко пододвинул ей стакан красного цимлянского. Песня ширилась, становилась все полнозвучнее и властно захватывала Аннушку. Что-то гордое, непреоборимое слышалось в густых, мощных голосах, сильное, утверждающее жизнь. Она сидела не шевелясь. Потом запела и она. Сначала подтягивала тихо, а потом ее звучный голос поднялся выше и слился в общем могучем хоре.
Филипп Афанасьевич, посматривая на нее, заметил, как, захватив рукой стакан, она держала его у подбородка. По ее красивому лицу текли крупные слезы; скатываясь по щекам, падали в стакан, в искрящееся вино.
На другой день, срочно вызванные по телефону, возвратились Торба и Кушнарев. Вместе с ними вернулась Оксана, ездившая в Москву за получением ордена. Когда за окном протопали кони, Шаповаленко с Аннушкой выскочили на крыльцо. Увидев Захара, Аннушка почувствовала, что радость заслонила в ней все другие мысли.
Кушнарев услышал сначала тихий крик, потом мелькнул кто-то в белом с крыльца. Женщина, закутанная в кавказский платок, уже была в сильных руках Захара. Не отрывая глаз от ее лица, он почти бегом внес ее в хату.
Поздно ночью, проводив последних гостей, Захар и Анна остались вдвоем. Взглянув на мужа, она улыбнулась мягкой, ласковой улыбкой, взяла веник и начала подметать пол. Захар топтался рядом, засыпал ее вопросами и все время мешал.
— А скажи, почему ты тогда не сказала, що у нас сын?
— Да потому, що дуже была сердита на тебя. Проститься не заехал.
— Да я ж был! Замок висел, да Полкан меня облаял…
— Колы б я знала…
Аннушка, стыдливо пряча розовеющие щеки в белый платок, низко склонила высокую статную фигуру и гнала табунок окурков к порогу.
— Заканчивай быстрей, погутарим спокойно, родная!
— Погоди трошки, Захарушка. Я хочу зараз, щоб все кругом чисто было, щоб ни одна соринка больше не встрела в нашу жизнь. Все щоб было на доброе здоровье. Вымету и далеко-далеко кину, щоб николы назад не верталось.
— Верно, Аннушка. Пусть никогда не возвращается.
Потом Аннушка, полулежа на кровати, глядя Захару в лицо, рассказывала, что ей пришлось за последнее время пережить. Торба перебирал ее мягкие струящиеся косы и слушал, покусывая горячие губы, и все никак не мог припомнить ощущение той далекой ночи, сопоставляя ее с настоящим, неожиданно возникшим счастьем! Неужели его принесла война?