Пригладив локоны и поправив кружевной воротник, я дернула за шнурок колокольчика и вызвала слуг, и они понесли меня вместе с креслом в мои покои. На сей раз мы отправились не привычным путем, мимо галереи, а проследовали через отдаленные комнаты, расположенные под колокольней, и здесь, в коридоре, я наткнулась на Фрэнка Пенроуза, двоюродного племянника и подчиненного моего зятя Джонатана, который был увлечен беседой с каким-то молодым человеком примерно его лет с болезненным цветом лица и скошенным подбородком; он, как мне показалось, рассказывал Фрэнку историю своей жизни.
–Это мистер Эшли, мисс Онор, – сказал Фрэнк характерным для него вкрадчивым тоном. – Он оставил своего подопечного в ваших покоях. Мистер Эшли собирается спуститься вниз и перекусить вместе со мной.
Мистер Эшли поклонился и расшаркался.
– Сэр Ричард сообщил мне, что вы крестная мать мальчика, мадам, – сказал он, – и что я должен во всем слушаться вас. Это, конечно, против правил, но я попытаюсь приспособиться к обстоятельствам.
Ты просто дурак, решила я, и самодовольный болван, и не думаю, что ты сможешь мне понравиться, однако вслух произнесла:
– Прошу вас, мистер Эшли, продолжайте заниматься с Диком, как вы делали это в Бакленде. Я не намерена ни во что вмешиваться. Главное, чтобы мальчик был счастлив.
Я отвернулась, и пока они расшаркивались мне вслед, готовые, как только я скроюсь из виду, разобрать меня по коcточкам, отправилась дальше по коридору. Вскоре я уже была у дверей своей комнаты. Навстречу мне вышла Матти, неся в руках тазик с водой и бинты.
– Он сильно расшибся? – спросила я.
Ее губы были сжаты в узкую полоску, что, я знала, говорило о сильном раздражении.
– Просто испугался до смерти, – ответила она. – Того гляди развалится на части.
Слуги опустили мой стул на пол и покинули покои, закрыв за собой дверь.
Мальчик, сжавшись в комочек, сидел в кресле у камина – очень худенький, белокожий, с огромными темными глазами и тугими черными кудряшками. Повязка на голове подчеркивала нездоровую бледность лица. Он разглядывал меня, все время нервно кусая ногти.
– Тебе лучше? – ласково спросила я.
С минуту он смотрел на меня, а затем, неожиданно тряхнув головой, спросил:
– Он уехал?
– Кто?
– Мой отец.
– Да, он ускакал в Лонстон вместе с твоим двоюродным братом.
Какое-то время мальчик обдумывал услышанное.
– А когда он вернется? – спросил он наконец.
– Он не вернется. Завтра или послезавтра ему надо быть на совете в Окгемптоне. А ты пока побудешь тут. Ты знаешь, кто я?
– Вы, наверное, Онор. Он сказал, что я останусь здесь с красивой леди. А почему вы сидите на этом стуле?
– Потому что я не могу ходить. Я калека.
– Вам больно?
– Нет… не очень. Я привыкла. А как твоя голова, болит? Он осторожно коснулся повязки.
– Кровь все еще идет, – сказал он.
– Не волнуйся, скоро все подживет.
– Я не буду снимать бинты, а то рана опять начнет кровоточить. Скажите служанке, которая промывала рану, чтобы она не сдвигала повязку.
– Хорошо, скажу.
Я взяла вышивку и принялась за работу, чтобы он не подумал, что я слежу за ним, и привык ко мне.
– Моя мама тоже любит вышивать, – прервал он затянувшееся молчание. – Однажды она вышила на гобелене бегущих по лесу оленей.
– Наверное, это очень красиво.
– А еще сделала три накидки для кресел, – продолжал он. – Они так всем понравились в Фитцфорде. Мне кажется, вы никогда не приезжали к нам в Фитцфорд.
– Нет, Дик.
– У моей мамы много друзей, но о вас она никогда не говорила.
– Я не знаю твою маму, Дик. Я знакома с твоим отцом.
– И он вам нравится? – Вопрос прозвучал резко и вызывающе.
– А почему ты спрашиваешь? – ушла я от ответа.
– Потому что мне – нет. Я ненавижу его. Хочу, чтобы его убили на войне.
Он произнес это злобным ядовитым тоном. Я украдкой бросила на него взгляд и увидела, что он вновь принялся грызть ногти.
– Почему же ты его ненавидишь? – спокойно спросила я.
– Потому что он дьявол. Он пытался убить мою маму – украсть у нее дом и деньги, а потом убить.
– Почему ты так думаешь?
– Мне мама рассказывала.
– Ты ее очень сильно любишь?
– Не знаю. Да, наверное. Она очень красивая. Красивее вас. Сейчас она в Лондоне с моей сестрой. Как бы я хотел быть с ними.
– Возможно, когда закончится война, ты вернешься к ней.
– Я бы убежал, но до Лондона так далеко, я могу случайно оказаться там, где идут бои. Они сейчас везде идут. В Бакленде говорят только о войне… Можно, я расскажу вам кое-что?
– Что же?
– На прошлой неделе я видел, как в дом вносили раненого на носилках. Он был весь в крови.
Он произнес это так испуганно, что я даже поразилась.
– Ты что, боишься вида крови? Его бледное лицо вспыхнуло.
– Я же не сказал, что испугался, – быстро ответил он.
– Нет… но тебе это не понравилось, да? Мне тоже не нравится – это, конечно, неприятное зрелище, – но я не пугаюсь, когда вижу кровь.
– Я совсем не могу видеть кровь, – сказал он, помолчав немного. – Я такой с детства, это не моя вина.
– Возможно, тебя испугали, когда ты был ребенком.
– Вот и мама то же говорит. Она рассказала мне, что однажды, когда она держала меня на руках, в комнату ввалился отец и начал орать на нее, а затем ударил по лицу и разбил до крови. Кровь закапала прямо на меня. Я сам не помню этого, но она говорит, что все так и было.