«Защищаться твёрдо и неустрашимо! Персияне силою крепость не возьмут. Остерегайтесь измены. Подозрительных беков содержать под строжайшим караулом, в крайнем случае, расстреливать. Фураж и продовольствие для войск взять у татар, пусть и они терпят нужду.
Требую от вас употребить все средства для обороны. Армян под ружьём имейте сколько угодно, они защищаться будут. Вы знаете, насколько трусливы и подлы персияне. Князь Саварсе-мидзе с горстью людей гоняет их большие силы… Придёт время и мы вас освободим»{648}.
Между тем закончилось перемирие. Аббас-мирза всё ещё не потерял надежды убедить Реута сдать Шушу, обещая пропустить гарнизон в Тифлис. На это полковник ответил, что ни в коем случае не уйдёт, ибо всякий солдат под его командой умрёт или победит врагов, несмотря на их численное превосходство. Так и не отважившись на штурм, принц ушёл с основными силами к Елизаветполю, где стал концентрировать свои войска, а у стен крепости оставил лишь небольшой наблюдательный отряд. Вряд ли Алексей Петрович не пожалел о том, что при вторжении неприятеля приказал оставить Шемаху, Кубу и Нуху. Чем было вызвано такое распоряжение главнокомандующего? Думаю, он поверил Симону Ивановичу Мазаровичу, убеждавшему его в том, что персидская армия, обученная англичанами, уже не такая, какой была двадцать лет назад.
Несмотря на придворные сплетни, Николай I в ответном послании на первое донесение Ермолова о начале войны с Персией выразил веру в военный талант главнокомандующего и сожаление, что не может приехать на Кавказ, чтобы под его началом принять участие в сражениях против коварного врага.
«…Теперь остается мне, — писал он, — ждать и радоваться известиям о ваших подвигах и награждать тех, которые привыкли под начальством вашим пожинать лавры. Еще раз Бог с вами. Буду ожидать частных донесений ваших… Искренно доброжелательный к вам»{649}.
Не был Николай Павлович ни искренним, ни доброжелательным, но об этом ниже…
Государь ждал победных реляций из Закавказья, а Ермолов доносил, что сначала Карабах, потом Ширвань и все прочие мусульманские провинции перешли на сторону персиян, а русские войска повсеместно отступают; неприятель почти подступил к Елизаветполю. С прибытием подкреплений главнокомандующий обещал наказать неприятеля за вероломство.
Ещё год назад Ермолов предсказывал неизбежность столкновения с Персией, но его донесениям не верили. Хуже того, граф Нессельроде убеждал правительство, что войны не будет, поэтому наместнику отказали в просьбе прислать подкрепления. Опасаясь быть обвинённым в непредусмотрительности, Алексей Петрович оправдывался перед новым императором:
«…Хочу, государь, оправдать себя перед вами, ибо не имею счастья быть известным вашему императорскому величеству. К тому же начало службы моей новому государю сопровождается обстоятельствами, которые… могут обвинить меня. Если бы обстоятельства сии грозили лишением репутации мне одному, сумел бы я заставить молчать моё самолюбие; но когда затмевают славу оружия нашего, и в неприличном виде является могущество и величие русского государя, репутация моя перестаёт быть достоянием частным и не должна терпеть или от неблаговоления лично ко мне министра Нессельроде, или от совершенного невежества его относительно дел здешней страны и состояния Персии»{650}.
По мнению бывшего чрезвычайного и полномочного посла, Министерство иностранных дел России допустило ряд серьёзных ошибок в отношениях с Персией. И самой главной из них было признание принца Аббаса наследником престарелого шаха, что позволило ему преодолеть сопротивление старшего брата, имевшего куда больше прав на власть и немало сторонников.
Ермолов считал ошибкой и чрезмерное заискивание перед чиновниками из Тегерана, приезжавшими по каким-либо делам в Петербург. Внимание, им оказанное, они представляли дома как дань уважения к великой персидской державе, а не как изъявление благого деяния российского императора.
В то же время граф Нессельроде не счёл нужным представить новому государю Мазаровича, о чём уведомил принца Аббаса, и тот, решив, что ему выгоднее иметь дело непосредственно с министром иностранных дел России, стал откровенно пренебрегать общением с ним. Оскорблённый таким отношением к себе непосредственного начальника, Симон Иванович подал прошение об отставке. Никто даже не попытался удержать опытного дипломата.
Петербург постоянно требовал от главнокомандующего во что бы то ни стало сохранять мирные отношения с персиянами и снисходительно относиться ко всем их поступкам, «нередко весьма наглым», что принималось за робость. При этом англичане убеждали своих подопечных, что Россия не решится объявить им войну.