Последнее обвинение касалось личного отношения Ермолова к Паскевичу. Вот что писал он царю в связи с этим:
«Со времени моего приезда в Тифлис я заметил, что генерал Ермолов не будет ко мне расположен… К стыду русских, я узнал от тифлисского армянина-переводчика Карганова, который со страхом объявил мне, что я окружён шпионами и интриганами, что князь Мадатов в то же время, когда уверяет меня в дружбе, бранит меня в присутствии всех старших чиновников [то есть офицеров] лагеря»{677}.
А кто такой этот тифлисский армянин-переводчик, прозванный сослуживцами «Ванькой-Каином»? Мелкий чиновник ермоловской администрации поручик Иван Осипович Карганов был мошенником, сумевшим обманным путём получить какую-то сумму в Министерстве иностранных дел якобы для доставки в Петербург грузинского царевича Александра, скрывавшегося сначала в Дагестане, а потом в Персии и Турции. Прошло несколько лет. Карл Васильевич Нессельроде обратился к Ермолову с просьбой разыскать обманщика и отобрать у него присвоенные деньги. Алексей Петрович нашёл его и приказал определить его на жительство в Метехский тюремный замок. Некоторое время спустя супруга арестованного казнокрада обратилась к главнокомандующему с просьбой вернуть семейству отца и мужа. Остроумный генерал начертал на прошении свою резолюцию: «Единое неизречённое милосердие государя императора является причиною того, что до сих пор виселица не имела столь великолепного украшения»{678}.
Ко времени приезда на Кавказ Паскевича Карганов был уже на свободе. Его призвал претендент на место главнокомандующего в свидетели «вредной» деятельности Ермолова, интригана, злоупотребляющего властью, генерала, неспособного ни управлять вверенным ему краем, ни командовать войсками, зато якобы способного распечатывать и читать чужие письма. Вот почему, оправдывался Иван Фёдорович перед Дибичем, он не писал ему.
В общем, Паскевич всюду видел недоброжелателей. И первый среди них — Ермолов, «самый злой и хитрый человек, желающий даже в реляциях затмить» его имя. И пригрозил Дибичу отставкой:
— Государь император найдёт другого генерала, который угодит Ермолову, а я не могу, он будет мешать моим делам…
Иначе говоря, Паскевич предлагал Николаю I выбирать между ним и Ермоловым. Справедливость обвинений Ивана Фёдоровича призван был подтвердить авторитетный герой Отечественной войны Константин Христофорович Бенкендорф.
Его письмо к брату Александру, начальнику над жандармами и другу императора, Дибич отправил с тем же курьером, который вёз и донос царского адъютанта. Вот лишь небольшой фрагмент из него:
«…Ермолов не покинет своего поста, пока его решительно не выгонят отсюда, как он того заслуживает. Это, кажется, человек без всякого чувства, жаждущий одной власти, какой бы ценою она ему ни досталась, а между тем он сделал всё, чтобы потерять её, как в административном, так и в военно-политическом отношении, ибо никогда тегеранский двор не согласится иметь с ним дело.
Ермолов убил во всех патриотический порыв, и я вас прошу подумать и принять к сведению, что мы не совершим ничего выдающегося, пока он здесь, пока ему будет предоставлено всё дело или пока его не свяжут по рукам и ногам. Я говорю вам не от себя только, но высказываю желание всех, кто только предан императору, желает ему блага и хочет служить ему. Те же, кто набил себе карманы, думают только о том, чтобы им сохранили его…
Погода здесь стоит превосходная, на персидских горах нет ни капли снега, но если бы он даже и был, то разве не нашлось бы русских рук, чтобы его расчистить. Это просто скандал, и время начинать бой»{679}.
Вот ведь как получается: погода стоит отличная, давно пора приступать к активным действиям, а Ермолов отправил войска на зимние квартиры. Любопытно, что письмо это попало в руки императора не через Александра Христофоровича Бенкендорфа, которому формально и было адресовано, а через курьера Дибича, минуя начальника III отделения. Оно произвело на государя сильное впечатление. Другие современники и участники событий добавили свои штрихи в общую картину конфликта.
Так, барон Александр Андреевич Фредерике убеждал Дибича, что бездействие сказывается на настроении войск. Они с грустью смотрят, как проходят зимние месяцы, столь удобные для наступления. Весной болезни, неизбежные в это время года, могут навредить больше, чем сам неприятель.