Аслан-хан ограничился сдержанным поклоном. Владетель Кураха удалился, сопровождаемый телохранителями и вежливыми улыбками русских офицеров.
— Как горяч молодой Гасан! — усмехнулся Сысоев. — Будь он девицей — я бы и влюбился, пожалуй.
— Продолжим? — предложил Ермолов. Лицо командующего оставалось неподвижным, подобно львиному лику, грубо изготовленному безвестным ваятелем. Фёдору не раз доводилось видеть чудное изваяние над дверями миссии Лондонского библейского общества, когда превратности службы заносили его в Кизляр.
— Мы не можем послать отряд к Коби, — первым высказался Сысоев. — Не можем оставить строителей без прикрытия. В последней стычке большая часть третьего эскадрона выбыла из строя убитыми и ранеными. Мы непрестанно отбиваемся от налётов лесных банд, теряем коней. Как будем воевать, если Мустафа и вправду соберёт большое войско?
— Уже собрал, Василий Алексеевич, — устало проговорил Мадатов. — Войско идёт сюда, идёт медленно — пушки тащат, паршивцы. Вознамерились ими стены разбить.
— А это означает, что возведение фортификационных сооружений является нашей первейшей задачей, — проговорил Ермолов. — А посему вот мой приказ: возможно большее количество людей на возведение стен и укреплений. Все, кто способен передвигаться, — в охранение и разведку. А вы, Валериан Григорьевич, как только сможете сесть на коня — уводите братьев татар отсюда — воинство Мустафы встречать. Пусть новую славу в бою добывают.
Вечер и большую часть ночи того памятного дня Фёдор Туроверов просидел у костра с дозорными. И спать было невмочь, и одному оставаться муторно. Образ Аймани снова грезился ему. Он и молитвы шептал, сжимая ладанку в кулаке, и песни, знакомые с матушкиного голоса, напевал тихонько — ничего не помогало.
— Что ты, Федя, ёрзаешь? Рана поджила — душа в путь-дорогу запросилася? — спрашивал знакомый казак из дозора.
— Будет мне отдыхать. На выручку Митрофании надоть отправляться... — отвечал Фёдор.
Дозорные казаки молчали. Говорила лишь птица, прятавшаяся в ветвях тополя над их головами.
— Киу, киу, киу, — повторяла снова и снова ночная говорунья, словно упрашивая лечь, уснуть до утра. Словно пыталась отогнать постылые тревоги, заговорить тоску души, превратить её в мимолётное сновидение.
Уже под утро, возвращаясь до казармы мимо домика командующего, Фёдор приметил неровное колебание огонька лучины в окне генеральской горницы.
В сенях на неудобном табурете дремал Бебутов.
— И тебе не спится, Федя, — зевнул он. — К Алексею Петровичу среди ночи хочешь войти? Работает он. Устал и не в духе. Ступай себе и ты спать...
— Кто там, Бебутов? — послышался из-за притворенной двери генеральский окрик.
Бебутов вскочил, проскользнул в генеральскую горницу, тихонько притворив за собой дверь. Через минуту снова вышел в сени.
— Проходи. Тебе, казак, особый респект оказан, — и он распахнул перед Фёдором дверь.
Ермолов что-то усердно писал. Тишину генеральской горницы нарушали лишь скрип пера да потрескивание лучины. Кипа исписанной бумаги, письменный прибор, медный чайник да глиняная кружка составляли убранство его стола.
— Алексей Петрович?
— Чего тебе, Федя?
— Жалко княжну-то...
— Ах, ты об этом... Ну что же... на войне неизбежны потери...
— Так ли уж неизбежны?
— Не рви мне сердце напрасной надеждой. Не имел я права влюблять в себя девицу, пусть даже иного рода.
— Отчего же не имели? Любовь права не спрашивает...
Ермолов поднял львиный лик от бумаг.
— Ах, вот оно что... — на минуту в его глазах затеплился озорной огонёк. Затеплился и тут же погас. Поймав ускользнувшую было мысль, генерал снова принялся за письмо, словно Фёдора не было в горнице.
— Можно же попытаться выручить княжну, — не унимался Фёдор.
Ермолов вздохнул, с явной досадой:
— Говори, казак.
— Не раз бывал я в тех местах, сумею украдкой к Коби подобраться. А там уж как Господь попустит. Может статься — выручу княжну. За остальное семейство не поручусь, а её наверняка выведу и к вам в Грозную доставлю.
— Кого надумал с собой взять? — лицо Ермолова заметно смягчилось. Фёдору почудилась, будто слабая тень улыбки скользнула по суровому челу командира.
— Один я, Алексей Петрович. Соколик будет со мной — иные товарищи мне без надобности.
— Не нравится мне это, — тихо молвил генерал, обращаясь к бумагам, наваленным на столе. — Ты подумай, Федя. Прикинь, кого с собой возьмёшь. Не ожидал я, что ты... Ну да ладно... Дело опасное и для меня лично очень важное. Три дня на сборы и раздумья довольно тебе?