— Значит, он наплёл тебе всякой ерунды про отца-муллу, про медресе в Тегеране, про свои мирные намерения, — произнёс Николаша Самойлов, поигрывая позолоченным стеком. — А ты и поверил?
— Обыщи его, — скомандовал Бебутов.
— А чего искать-то? Он под рубахой на животе это прячет. Но не оружие это.
— Не надо обыскивать, — неожиданно твёрдо заявил Мажит. — Меня отец послал. Только Ярмулу могу отдать то, что принёс.
— Да кто ж ты таков, чтобы так нагло к командующему русской армией ломиться? Нищеброд, голодранец! Показывай, что под рубахой прячешь!
— Меня отец послал к Ярмулу, чтобы я отдал ему и только ему из рук в руки... Не оскорбляйте меня. Мой отец — мулла.
Внезапно две крупные слёзы выкатились из чернющих глаз Мажита.
— Ого! — усмехнулся Николаша. — Попусту стараешься, бродяга. Если уйдёшь отсюда живым, передай сородичам, что мы не внимает ни мольбам, ни слезам врагов наших. А внимаем мы лишь честному повиновению.
— Я принёс вашего бога. Я должен передать его Ярмулу. Так велел мне отец, — прошептал Мажит.
— Так давай его сюда! Я есть Ярмул! — грянул пушечным залпом окрик Ермолова. Командующий вышел на штабное крыльцо в полном обмундировании: в бурке поверх мундира. Генеральскую фуражку он держал в руке. Свежий ветерок поигрывал его седеющими кудрями.
— Что мой гнедой? Осёдлан? А ты, брат, готов? Или до вечера намерен этому проходимцу морали читать? Так это пустое занятие.
Ермолов, явно не в духе, никак не мог уместить пальцы в перчатках.
— Третий день такой. Словно сам не свой, — шепнул Бебутов Фёдору. — Как о Коби известия пришли, так и не спит почти...
Тем временем Мажит, удостоверившись в подлинности Ярмула, извлёк из-под полы рваной рубахи оберегаемый предмет.
— Что это? Книга? — удивился Ермолов.
Мажит с поклоном подал ему свёрток, бормоча на арабском языке то ли молитвы, то ли заклинания.
Морщась, словно от невыносимой боли, Ермолов разорвал дерюгу, скрывавшую содержимое свёртка.
— Николай Чудотворец! — изумился Самойлов.
— Икона древняя. Ей не менее трёх сотен лет. Смотрите, какое письмо, да и потёрлась она изрядно! — сказал Бебутов.
— Где взял икону? — спросил Ермолов.
— Она хранилась в нашем роду много веков. Мой дед рассказал мне, что его прадед нашёл вашего бога в брошенном русском доме. Прадед моего деда сохранял вашего бога от порчи и недобрых глаз. Потом прадед моего деда передал его своему сыну, тот своему...
— Короче, — оборвал его Ермолов.
— Когда великий Ярмул, — Мажит снова низко поклонился, — с войском перешёл Терек, мой отец сказал: русские пришли забрать своего бога. И вот отец послал меня к вам, чтобы я вернул вам вашего бога. Мы заботились о нём, оберегали и теперь просим забрать его и уйти с миром.
Бебутов шумно выдохнул. Самойлов снова усмехнулся.
— Где мой конь? — спросил Ермолов, передавая икону Бебутову. — Подать сию минуту!
Подвели коня. Фёдор придержал командующему стремя.
— Что делать с парнем? — осторожно спросил казак.
Ермолов натянул поводья, разворачивая буланого жеребца по кличке Набат. Самойлов и Бебутов торопились сесть на коней.
— Куда девать чеченёнка? — повторил Фёдор чуть настойчивей. Он, придерживая Набата за уздечку, снизу вверх смотрел на Ермолова. Ну вот! Черты командира немного смягчились. Ермолов пустил Набата шагом.
— В яму его, — бросил командующий.
Фёдор не долго петлял в лабиринте глинобитных и каменных построек, подсвеченных изнутри огнями очагов. Разведчик знал Грозную крепость так же подробно, как дедову бахчу в младенческие времена. Живот согревала свежеиспечённая полкраюха хлеба. Там же сохранялся от алчного внимая псов заботливо завёрнутый в тряпицу большой кусок козьего сыра. В вечернем воздухе витали ароматы готовящейся еды. Из открытых окон слышались обрывки вечерних разговоров об охоте, о конях, об усталости от тяжёлой работы. Иногда навстречу ему попадалась женщина в чадре и с кувшином на плече. В узких извилистых переулках шныряли собаки. Чем ближе подходил он к окраине Грозной, тем чаще и слышнее становились окрики дозорных. Наконец он добрался до загонов, где командир интендантской роты, майор N держал овец. Тут же, неподалёку, находилась импровизированная тюрьма — яма, в которую сажали пленников и держали до выяснения обстоятельств тёмные личности всех наций и вероисповеданий, схваченные дозорными в окрестностях Грозной крепости. Обычно яма пустовала. Майор N быстро определял пленников к месту работы. Арестанты, каждый с тяжёлой колодкой на ноге, копали рвы, носили воду, добывали камень для строительства вместе с солдатами строевых частей русской армии.