— Что днём делать станешь? — услышал он тихий голос. — Я слышала, ты с самого утра в путь собирался. Как выдержишь трудную дорогу, если всю ночь глаз не сомкнул?
Фёдор вскочил, отшвырнул бурку в сторону. Она сидела на корточках, на покатой крытой соломой крыше денника. Гладкая кожа её чёрных высоких сапог поблескивала в жидком свете стареющей луны, лицо и волосы скрывал тёмный башлык. За спиной её Фёдор различил крутой изгиб лука.
— Я смотрю, ты и в правду, ни платья, ни шальвар не носишь, — только и смог сказать казак. — Зачем пряталась? Что замышляешь?
— В нашем роду Ярмул не найдёт себе врага.
Она спрыгнула на землю, встала рядом с Фёдором лицом к лицу, тонкая и высокая, почти одного с ним роста.
— Я за Терек бегала, надо было. Потом вас с Мажитом искала. Теперь всё — дела завершила. Готова с вами в Коби идти.
— Алексей Петрович распорядился дело это нам с Мажитом вдвоём совершать. О тебе разговора не было, — усмехнулся Фёдор.
— А ты скажи Ярмулу, что меня и не было. Кто я? Кому известна Аймани из рода Акка? Тень лесного духа, дикий зверёныш, забытый мертвец, давно уж схороненный в чужой земле.
— Ишь ты — мертвец! — Фёдор сколько ни старался, не мог согнать с лица улыбку. — За мертвецов не сватаются. Может, ты и не знаешь, но тут один собирается свататься: знатный, молодой, красивый.
— Знаю, — коротко ответила она. Отвернулась. Фёдор наконец смог различить её точёный профиль на фоне просветлевшего неба. Сколько раз за эти месяцы она являлась ему во снах, как наяву? Сколько он мечтал о ней, далёкой, запретной, укравшей у него покой? Сколько он возил с собой в тороках её пращу и кинжал? Вот она, рядом. Молчит. Смотрит в сторону. Опять что-то скрывает? И видел-то её всего два раза, а уж говорил — и вовсе единожды. И что? Стоит рядом с ней дурак-дураком, лыбится, счастлив от того, что родней её не сыскать в целом свете. А ведь по закону она чужая ему. По закону казак Фёдор Туроверов может одну лишь жену иметь.
— Что я делаю? — выдохнул Фёдор.
Глупости, — просто ответила она, позволив ему заметить след улыбки на своих чертах. — Ступай спать. Завтра к вечеру надо выйти из Лорса.
— Командуешь?
Теперь она рассмеялась:
— Не надо меня ревновать к ремеслу разведчика. Лучше к Гасану-аге меня ревнуй, ведь он молод, красив, смел, знатен. Такое сватовство — честь для меня, хоть род Акка не менее древний, чем род владетелей Кураха.
— Что ты сделала со мной?! — закричал Фёдор, чувствуя, как горючая влага заливает его щёки. — Зачем преследуешь меня, бесовское наваждение?!
Он хотел бежать, но не смог двинуться с места. Она стояла совсем рядом. Полшага — и он ощутил прикосновение её тела, ласковую мягкость губ, дурманящий аромат сосновой живицы с оттенками шалфея и тимьяна.
— Не убегай, — шептала она. — И ничего не бойся. Я сумею защитить, я помогу...
— Зачем? — он понял, что уже сжимает её тонкое, не по-женски твёрдое тело в объятиях. — Зачем мы так грешим?
— Так рассудила судьба, так пожелал Всевышний, — едва слышно отвечала она. — Ничего не бойся... Я сохраню... Я сумею защитить...
ЧАСТЬ 4
«...Удостой меня, чтобы я вносил
свет во тьму...»
Слова молитвы
В горнице было уже совсем светло, чисто прибрано и тихо, словно с вечера здесь и не пировала компания гостей. Горбатая лорсова прислужница, шмыгнув вдоль выбеленной стены, бесшумно скрылась во внутренних покоях дома. Устало выдохнув, Фёдор отставил Митрофанию к стене. Он уселся на лавке, поближе к тёплому ещё очагу, изготовился снять сапоги, чтобы покимарить ещё часок-другой. Скоро, скоро уже проснутся лорсовы домочадцы. Ещё в объятиях Аймани, в деннике, казак слышал, как старый Сайданур-пастух уводил стадо на гору.
— Всё верно. Настоящий воин спит в деннике, рядом с боевым конём. В походе лишь шашка ему и жена, и подруга, — услышал он насмешливый голос.
Гасан-ага сидел в углу горницы, на скамье. Вырез полотняной рубахи не скрывал мощных мускулов груди и шеи, простые солдатские кальсоны оставляли открытыми его босые ступни. Волна иссиня-чёрных волос разметалась по широким плечам. Фёдор едва не застонал, когда острые зубы ревности вцепились ему в рёбра. Их разделял почерневший от времени дубовый стол.
— Что, не спится, Гасан-ага? — только и смог сказать казак.
— Тревожно — вот и не сплю. Али вернулся поздней ночью, до утра проговорили. — Гасан-ага помолчал, буравя Фёдора взглядом тяжёлым и острым, как наконечник его пики. — Тебя поджидали, да так и не дождались. Что задумал?