— Хитрый ты, — вздохнул Фёдор, принимая доспех из рук товарища.
Искусно сплетённая из железных колец, кольчуга оказалась чуть велика в плечах. Она прикрыла руки до локтей, туловище и ноги до колен. Металл тускло поблескивал в блёклом свете угольев.
— Не обижайся, Педар-ага, — улыбнулся Мажит. — Но доблестный Гасан вырос больше тебя. Зато ты более ловок.
— Гасан отдал мне доспех со своего плеча? — изумился Фёдор.
— Гасан-ага любит тебя как брата, — пролепетал Мажит.
Фёдор не нашёлся, что ответить. Сплюнув с досады, казак улёгся на землю, накрылся буркой с головой. Сон не шёл. Фёдор прислушивался к ночному вою ветра, фырканью коней. Он слышал тихие шаги Али, неустанно бродившего дозором вокруг приютивших их на ночь валунов. Слышал казак, как среди ночи Дикого волка сменила Аймани, а потом, уже под утро, сам Гасан-ага занял пост. Фёдор высунул голову из-под тёплого подбрюшья бурки. Босые ноги курахского рыцаря попирали шёлковый коврик изящной работы, тот самый, что суровый Али берег пуще своего лука. Гасан-ага стоял неподвижно, сложив руки под животом. Он избавился от доспеха. Лишь бешмет покрывал его плечи и спину, оставляя открытой мощную грудь, длинные волосы разметались по спине и плечам. Лицо Гасана-аги было обращено к чёрному излому горных вершин на светлеющем востоке.
— О Аллах, Ты далёк от всех недостатков, и я восхваляю Тебя. Бесконечно присутствие имени Твоего во всём, высоко величие Твоё и, кроме Тебя, мы никому не поклоняемся, — тихо проговорил Гасан-ага. Затем он опустился на колени, склонился, прижимаясь лбом к узорчатой поверхности ковра, замер на несколько мгновений.
— Я удаляюсь от проклятого Шайтана, приближаясь к Всевышнему Аллаху, и начинаю своё дело именем Милостивого Аллаха, милость Которого безгранична и вечна. Истинное восхваление принадлежит только Аллаху — Господу миров, безгранично Милостивому, милость Которого безгранична и вечна, Владыке Судного Дня. Тебе поклоняемся и у Тебя просим помощи. Направь нас на правильный путь. Путь тех, которым он был дарован. Не тех, на которых Ты разгневался или тех, которые сошли с правильного пути. О Аллах, ответь на мою молитву! Он Аллах — Един. Аллах — Вечен. Только Он есть Тот, в Котором все до бесконечности будут нуждаться. Не родил и не был рождён. И никто не может равняться с Ним. Хвала моему Великому Господу. Слышит Всевышний тех, которые восхваляют Его. Господь наш, лишь Тебе хвала. Хвала моему Господу, Который превыше всего.
Гасан-ага опустился на ковёр, положил кисти рук на колени. Он склонялся, касаясь лбом шёлковой поверхности. Волны тёмных волос скрывали его лицо и плечи.
— Я свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммад — раб Его и Посланник, — шептал курахский рыцарь, распрямляясь. — О Аллах! Благослови Мухаммада и род его, как Ты благословил Ибрахима и род его. И ниспошли благословение Мухаммаду и роду его, как Ты ниспослал благословение Ибрахиму и роду его во всех мирах. Поистине, Ты — Восхваляемый, Прославляемый!
Наконец Гасан-ага вскочил на ноги.
— Али! — позвал он. — Проснись, друг. Бери оружие — нам пора в путь.
Повинуясь призыву курахского князя, проснулись кони, вскочил Исламбек. Мажит, стеная и трясясь от холода, принялся седлать своего скакуна. Ушан, раскидывая лапами бурые комья земли, торопился понадёжней припрятать недогрызенную кость. Фёдор нехотя вылез из-под бурки. Аймани в лагере не оказалось. Наскоро перекусили, поспешно сели в сёдла. Тронулись в путь без неё.
Гасан-ага вёл отряд вверх по голому, каменистому склону. С ночёвки поднялись затемно, ещё до света миновали травянистые склоны альпийских лугов. Навстречу путникам по неглубоким ложбинам сбегали языки ледника. Горные вершины терялись в клочьях тумана. Оттуда, с необозримых высот, срывался ледяной ветер, кружась, слетал по склону, вымораживая каменные бока Мамисони и Замарага. Аймани нагнала их при свете сумрачного дня. Бросила коротко:
— Они идут следом...
Всадники пустили коней рысью, торопились до ночи перейти перевал.
— Мамисони пропустит нас, — приговаривала Аймани. — Зарамаг смилостивится, даст пройти.
В середине дня копыта коней и верблюдов ступили на снег. На головы их, как из решета, сыпалась мелкая снежная крупа. Остановились передохнуть на краю ледника.
Влажная фиолетовая тень Мамисона легла на бесконечное ледяное море, увенчанное в конце потемневшего ущелья какой-то фантастической, сказочной громадой, сверкающей алым светом ледяной стены! Заромаг, как покрытое алым покрывалом привидение, по которому, подобно перьям, скользили нежные клочки тумана, напоминавшие тонкие лепестки роз! Фёдор замер, любуясь чарующим великолепием этого места. Он забыл о пронизывающем холоде. Даже неотступные мысли о горячей пище покинули его.