Он слышал печальный и пронзительный, словно девичий плач, звон лезвия казнимой Ксении.
«Которая ж это пропасть на моём пути? И всякий раз боязно мне и трудно и всякий-то раз тянет меня к неведомому, зовущему с противного берега. И так тянет, что нет сил устоять. И так влечёт, что равнодушным делаюсь и к родине любимой, и к близким, и к родным. Которую ж неделю живу я среди иноверцев, слышу их речь и сам говорю на чуждом мне языке. А о доме вспоминаю ли? Суждено ли мне вернуться домой? Посмотрю ли я на Терек с родного, левого берега?» — так размышлял казак Фёдор Туроверов, шагая по утлому мостику через пропасть, пытаясь поймать синий взгляд девушки, ждущей его на противоположном берегу. Он видел перед собой высокие стены и островерхие башни на крутом склоне скалы. Быструю речку и подножия стен. Узкую, хорошо возделанную долину по другую сторону реки, виноградники, пшеничные поля, странно пустынные селения. Видел, как колосья расточительно роняют зерно в землю, видел давно потухшие очаги, брошенных на произвол захватчиков кур и овец. Видел ободранных псов, тоскливо бродящих по опустевшим улицам селений. Видел суровое лицо немолодого человека. Глубокие складки спускаются от крыльев носа к губам, чистый подбородок, в вырезе алой шёлковой рубахи золотая ладанка. Кто этот человек? Фёдору не доводилось встречаться с ним...
Казак опомнился, когда твёрдая рука ухватила его за запястье, властно потянула вперёд. Он ступал с шаткого настила моста на неколебимую земную твердь. Он почуял знакомый можжевеловый аромат, поймал наконец холодный, словно лёд Мамисона, и синий, словно небо над их головами, взгляд.
— Где Гасан? — тихо спросил Фёдор.
— Его больше нет, — коротко ответила она.
— Он погиб в Каспарты?
— Уж лучше б ему погибнуть там....
Йовта не оставил им времени для долгих разговоров. Ёртен в два широких прыжка перемахнул пропасть. Тяжёлые копыта дважды оттолкнулись от ветхого настила. Мост зашатался. Несколько жердин бесшумно улетели в пропасть. Ещё мгновение — и копыта жеребца ударили в гранит скалы.
— Встретимся возле Коби! Поторопись, Наврузбек, нас ждёт прекрасная княжна! — зычный вопль Йовты отразился от поросших редколесьем скал, подобно осеннему листу, закружился меж отвесных стен пропасти пока наконец не канул в бурный поток Эдисы.
На противоположном берегу караван уныло продолжил путь по узким, кривым тропам, между скалами, чтобы достичь подножия стен неприступной Коби только на исходе третьего дня. За Йовтой последовали ещё десять всадников. Некоторые из них, подобно своему предводителю, решились преодолеть мост верхом. Большинство же, напротив, переводили коней в поводу.
Йовта склонился с седла, протянул Аймани забранную в кольчужную рукавицу руку.
— Не упрямься, — сказал он глухо. — Я уважаю твой род, наши деды были побратимами — я помню об этом. Тебе и твоему брату-грамотею ничто не угрожает.
Аймани отрешённо смотрела в сторону.
Йовта распрямился. Кольчужные рукавицы со звоном упали на камни. Скрипя доспехами, Йовта с немалым трудом стянул с головы шлем. Длинный и худой, Йовта лицом больше походил на жителя заскорузлой мордовской деревни, чем на высокороднодного нахчи.
— Мордва, — буркнул Фёдор по-русски.
Йовта чуть заметно дрогнул, метнул через плечо на казака неприязненный взгляд:
— Твоя шашка у меня. У вас, казаков, принято дорожить оружием. Нарекать красивыми женскими именами. Я люблю русских женщин. — Йовта облизнулся. — Будешь послушным — отдам тебе шашку. Ослушаешься — снесу голову твоим же клинком.
Без лишних предисловий Йовта схватил Аймани сзади за пояс, легко оторвал от земли, посадил перед собой на седло.
— В дорогу! — скомандовал он. — Если Аллаху будет угодно, заночуем под стенами Коби! Там ждут нас наши братья и богатая добыча!
Проворный слуга подал ему шлем и перчатки.
Когда Йовта пустил Ёртена рысью, Аймани обеими руками ухватилась за рыжую гриву. Она беспомощно шевелила губами, словно твердя слова последней молитвы. Но в чертах её лица Фёдор не увидел испуга, скорее сосредоточенная решимость читалась в них. Только сейчас Фёдор заметил, что при Аймани нет мешочка, в котором она носила округлые кусочки гранита для пращи. Не было при ней и колчана со стрелами. Ногу девушки, обутую, как обычно в мягкий кожаный сапожок, охватывала петля толстой пеньковой верёвки. Другой конец верёвки Йовта намотал на запястье, поверх кольчужной рукавицы. Таинственная и непостижимая Аймани тоже была пленницей.