Мать дома плакала как по покойнику. По селу распространился слух: Клавдия Мартьянова Никифору-де голову крутила, он даже ей предложение сделал…
Известная на все село ворожбой бабка Агафья под причитания баб так и заявила, что, мол, сгинул «отрок» Никифор. В Хопре его надо, мол, искать — от любви злой все больше в реке топятся. Ее поддержал тракторист Тимофей Маркелов:
— Пахал вчера, да вдруг свет отказал. Ну, думаю — последняя борозда, как-нибудь дотяну. И подручный мой: дотянем, дядя Тимофей, последнюю уж как-нибудь… И вдруг вскрик… словно кто-то в воду плюхнулся — и захлебнулся. Вскочил я с трактора — прислушался: тишина. Спит Хопер. Да только это, как ночью кто-то с обрыва в воду плюхнулся, не могло мне прислышаться…
Егор Егорыч, услышав такую молву, пришел домой сам не свой.
— Где Клавдия?
— Да в спальне, — сказала жена.
— Позови ее.
Когда Клавдия вошла, Егор Егорыч, рассвирепев, заорал на весь дом — на улице было слышно.
— Ты что ж, шалава, головы парням крутишь, а отвечать — батя?
Не успела сообразить Клавдия, как Егор Егорыч влепил пощечину. Упала она на сундук, заплакала. Подскочила Лукерья, как наседка за цыпленка, да на отца:
— Что ты делаешь, Егор! Опомнись!
— Дом опозорила, — кричал Егор Егорыч, — отца опозорила! Убью!
Но убить не убил, а только потом долго откашливался и ругался в горнице и наотрез отказался от ужина.
47
У сортовых амбаров Русаков нашел заведующего током Шапкина.
— Понимаешь, Иван Иванович. Бабы денег на выпивку не дают, а что-то больно часто пьянствуют у нас некоторые мужики. Откуда столько денег берут? Как ты это объясняешь?
— Да ведь ясно, как.
— Если ясно, то почему ты ушами хлопаешь?
— Каких сторожей ни поставить, Сергей Павлович, от своих зерно не укараулишь.
— Это как же так? — возмутился Русаков.
— Эх, Сергей Павлович! Воровство всякое бывает. Вот пример. Я у тебя папиросы тайком из кармана вытащил иль деньги — это настоящее воровство. Никто из односельчан за меня не заступится, осудят. А вот мешок зерна насыпь и пропей его — разве это воровство? Здесь мой труд вложен. И если раньше мой труд не оплачен бывал полностью, значит, я и беру из колхозного свое, трудовое. Вот они, какие понятия! Было времечко — за одну свеклицу год давали, а сейчас — жизнь добрее стала.
— Так-то было, а воруют теперь!
Шапкин замялся. Русаков внимательно следил за ним.
— А потому, дорогой мой, — не дожидаясь ответа Шапкина, заговорил Сергей. — О чем ты тут толкуешь… эти люди с умыслом, воры, Иначе говоря. И воруют они не оттого, что им нечего есть, а на водку! Воры эти злостные, они заранее нашли себе чуть ли не юридическое оправдание. Ты думал над тем, как прекратить воровство?
Шапкин почесал затылок.
— Конечно, постараемся… Усилим караул…
— Если пропадет еще хоть килограмм, — раздельно произнес Русаков, — отвечать будешь перед всем колхозом!
«Много вас развелось таких…» — хотел было сказать Шапкин, и другому, может быть, и сказал бы, но тут промолчал, лишь изменился в голосе:
— Да я что, Сергей Павлович… Ведь не пойман никто.
— А ты поймай! — отрезал Русаков. — Ты обязан смотреть за зерном.
Шапкин понял; с агрономом не шути — погладит и против шерсти. После разговора он немедля запряг лошаденку и рысью засеменил на ток.
«Ишь ты, понятия, дескать, другие пошли… — Провожая взглядом Шапкина, Русаков неожиданно для себя решил: — А что, если Мокея сделать заведующим током? Пожалуй, было бы неплохо. Временно хотя бы. Пчеловодству не убудет от этого. Хоть и с одной ногой Мокей, да караульную службу наладит. А если еще подкинуть несколько словечек о политической важности его поста… расшибется в доску, покажет ворам кузькину мать…» — И Русаков по-хорошему улыбнулся.
От амбаров Сергей пришел в правление. Чернышев уехал на огороды и должен был вернуться, чтобы захватить его в поле. Русаков стоял на крыльце правления и рассеянно смотрел вдоль улицы.
«Вот они — пьяницы… Тащут на водку, им, видишь ли, труд «неоплачен»!»
На ловца — и зверь: сам дядя Мокей идет себе, ковыляя.
— Сергей Павлович, добрый день. Что-то вы, смотрю, призадумались?
— День добрый, дядя Мокей.
«Надо бы сказать о своем предложении Мокею. Но нельзя: разговор должен быть отложен до председателя».
— Вы куда в плаще-то собрались, неужто в поле? Так ведь дождик-то уже за тысячу верст.
— В поле, — согласился Русаков.
Повстречавшись с Русаковым, Мокей, конечно, не мог обойтись двумя-тремя словами. Он и подходил-то к крыльцу бодрой своей, прихрамывающей походкой, заранее предвкушая удовольствие от разговора, и глаза его светились блаженно: вот, мол, и я здесь, товарищ секретарь и товарищ агроном. Давненько мы с вами не «балакали». Но и тут Мокея постигло огорчение. Поговорить с Русаковым так и не пришлось. Подъехала «Волга» Чернышева. И Мокей, дав дорогу Русакову, огорченно сказал: