– Говорить таким языком – это значит наносить оскорбления нашему союзнику.
Англичанин жестко отрезал:
– К сожалению, ставки слишком велики, чтобы чувства како го-либо правительства могли повлиять на нашу политику!
Морис Палеолог кинул на собеседника свой обычный взгляд-укол, мгновенный, почти незаметный, однако проникающий чрезвычайно глубоко, подобно рентгеновскому лучу. Сэр Джордж явно нервничал. Что было причиной? Ухудшающияся отношения с царской четой? Недавно ему удалось узнать, как Николай II отреагировал на просьбу английского посла смягчить участь Бурцева, знаменитого разоблачителя провокаторов. Недавно Бурцев, вернувшийся из-за границы, был арестован и сослан в Сибирь. Бьюкеннен явился с ходатайством и добился от царя помилования осужденному.
Проводив настырного просителя, император раздраженно заметил Сазонову, в то время еще министру иностранных дел:
– Удивительно, что англичане и французы интересуются внутренними делами России куда больше, чем мы, русские, внут ренними делами Англии и Франции!
Повседневную борьбу с «немецкой партией» Бьюкеннен считал своими фронтовыми буднями. Здесь, на Неве, у него имелась своя передовая. В противоборстве с неприятелем он постоянно ощущал искусный локоть французского посла. Морис Палеолог, потомок одесских негоциантов, знал Россию лучше, чем кто-либо. Помимо этого у обоих дипломатов имелось множество секретных информаторов и агентов влияния.
Бьюкеннен раздобылся услугами Манусевича (Мануйлова), начальника канцелярии самого Штюрмера. Правда, сэр Джордж подозревал, что пронырливый Манусевич тайком заглядывает и во французское посольство.
До поры до времени оба посла считали, что главной их задачей является удержание России в войне. Тот и другой тесно сотрудничали, обезвреживая интриги «немецкой партии». Но тут из Лондона пришло распоряжение «оказать возможное содействие» японским планам. Сэр Джордж задумался. Япония намеревалась, пользуясь ослаблением России, округлить свои приобретения в недавней войне и алчно посматривала на северную половину Сахалина. Бьюкеннен пережил растерянность. Помогать японцам – значило наносить удар по русским, по своему союзнику против Германии! Что за коварство? О чьих интересах на самом деле заботятся в Лондоне?
Конец его колебаниям положило новое распоряжение: добиться аудиенции немедленно и высказать пожелания королевского правительства в самых решительных выражениях.
Места для сомнений более не оставалось.
Повод для аудиенции у императора представился весьма удобный: недавно король Великобритании изволил наградить русского императора одним из высших орденов – Орденом Бани. Послу поручалось вручить награду. Поскольку самодержец России пребывал в Могилеве, в Ставке, Бьюкеннен отправился туда в сопровождении чинов своего посольства.
Предстоявшее свидание посла с царем с глазу на глаз встревожило Штюрмера. Он попытался задержать отъезд англичан, однако Бьюкеннен довольно резко осадил его, указав ему «исполнить повеление императора без всяких отлагательств».
Англичане приехали в Могилев утром 18 октября. Им сообщили, что императрица с дочерьми находится в Ставке. В назначенный час посланцы явились на аудиенцию. Николай II принял их один, без Александры Федоровны. Она воспользовалась очередной возможностью уязвить посла, показать ему свое стойкое нерасположение.
Роскошный орден был поднесен, сказаны поздравления. Николай II просил гостей к завтраку. Императрица не появилась и за столом, присутствовали лишь две старшие дочери – царевны Ольга и Татьяна.
Во время завтрака Бьюкеннен сидел как на иголках. Проклятый этикет не позволял приглашенным вести деловые разговоры. Но ведь он для этого и приехал! Ерзая от нетерпения, посол проявил чудовищную неучтивость к своим соседкам-царевнам: он не только не развлекал их подобающим разговором, но и невпопад отзывался на их вопросы.
Завтрак подошел к концу. Николай II поднялся и стал прощаться с посторонними. Бьюкеннен решил наплевать на этикет.
– Ваше величество, прошу позволить мне один вопрос.
– Я вас слушаю.
Англичанин заговорил о предстоящем отъезде японского посла виконта Мотоно (он назначался министром иностранных дел). Посол, как и вообще японское правительство, полон решимости оказывать России посильную помощь. Высокое назначение виконта Мотоно открывает новые возможности для укрепления содружества двух держав. Что, если попросить Японию послать на Русский театр военных действий контингент своих вооруженных сил? Само собой, за соответствующую компенсацию…
Красивые глаза русского царя были устремлены поверх плеча посла за высокое окно, где резкий ветер срывал с деревьев дворцового сада последние листья. За послом в напряженных позах застыли военные: генералы Нокс и Вильяме и капитан Гренфель. Они сознавали всю рискованность затеи посла. Приближалась решающая минута.
При напоминании о компенсации глаза царя остановились на лице посла. Какое-то мгновение он его словно поразглядывал внимательнее.
– У вас имеются указания насчет неизбежных компенсаций? Напряжение военных прошло. Император откликнулся на де рзкое предложение.
Речь Бьюкеннена полилась свободнее. Никаких определенных указаний он не имеет. Однако, будучи в доверительных отношениях с виконтом Мотоно, он допускает мысль, что для японского правительства была бы весьма приемлема уступка русской, иными словами, северной половины острова Сахалин.
Ресницы императора дрогнули. Подобного развития беседы он не ожидал:
– Ни одной пяди своей территории Россия уступить не может! Боясь, что Николай II повернется и уйдет, посол совершенным образом отважился.
– Я беру на себя смелость, ваше величество, напомнить знаме нитый афоризм Генриха Четвертого: «Париж стоит обедни!»
Скулы императора покраснели. Он терял терпение. Посол поспешил задать вопрос: не предполагается ли возвращение царя в столицу?
– Да, через несколько недель я буду там, – ответил импера тор. Поколебавшись, он все же произнес любезным тоном: – Буду рад вас видеть.
На обратном пути из Ставки в столицу англичане живо обсуждали весь ход аудиенции. Дерзость посла была извинительна – вопрос не терпел ни малейшего отлагательства. Но вот реакция Николая II…
Кто-то указал на то, что за завтраком награжденный император не провозгласил, как того требовал обычай, тоста за здоровье короля Великобритании. К месту вспомнили, что Николай II даже не надел пожалованного ордена к завтраку…Откинув голову, Бьюкеннен погрузился в размышления. Все свои усилия (и посол Франции также) он направлял на сохранение России в войне. Это ему представлялось самым важным. Ради этого он напрягал все свое умение, все искусство. Он всячески противился тому, чтобы Николай II сам занял пост Верховного главнокомандующего (чем и заслужил немилость императрицы). Великий князь Николай Николаевич представлялся ему полководцем более значительным, нежели сам государь… Очень умело вмешался он и в интригу против Распутина. Проведав через информаторов о готовящемся отравлении «святого старца», сэр Джордж сумел сделать так, что яд в пирожных был заменен обыкновенным кофеином.
Вся работа Бьюкеннена преследовала одну большую стратегическую цель: Россия обязана воевать и, следовательно, должна оставаться сильной, боеспособной.
Как вдруг это распоряжение из Лондона о помощи японцам!
Чутьем опытного интригана он почувствовал, что многое в намерениях своего начальства он попросту не понимает. Замыслы настолько глубоки, что постичь их не под силу даже опытному дипломату с громадным стажем.
Николай II, как и обещал, вернулся в Царское Село через несколько недель. Бьюкеннен напомнил престарелому Фредерик-су о царском приглашении. Министр двора ответил благожелательно. Однако прошло более месяца, прежде чем обещанная аудиенция состоялась.
Это были чрезвычайно напряженные недели.
Потерял свой пост министра иностранных дел англоман Сазонов – верный человек.
В компенсацию за эти неудачи сэр Джордж был удостоен весьма теплой встречи в Москве. Широкая и хлебосольная, древняя столица постоянно пикировалась с надменным Петербургом. Бьюкеннена сделали почетным гражданином Москвы – честь, оказанная лишь девяти персонам, причем из иностранцев он – первый.