Один раз Гаунт сел с Эзрой, пока они заканчивали есть. Партизан позволил ему осмотреть свое оружие.
— Преяти, соуле, — спросил Гаунт, похлопывая по арбалету. — Хват уклепт беют?
— Рейн-боу, беют, — ответил Эзра. Он изысканно ощипывал мясо с длинной лягушачьей косточки мелкими белыми зубами.
— Рейн-боу, сейзи? — повторил Гаунт.
Эзра кивнул. — Тиссен бранде совизе уитт ви шале рейн юрон дартес зереон зе хеддес оф озерен кинде, ху ган харм мейкйют он ас.
Дождевой лук, чтобы обрушить дождь стрел на головы врагов. Гаунт улыбнулся. Он это видел. Император благослови лунатиков.
Тропа петляла на северо-запад, по краю еще одного глубокого ядовитого водоема. Они оставались на возвышенности, продираясь по грязи, скользя вдоль границы лягушачьих земель. Они прошли мимо еще одного леса темно-красных шипов, этот был самым большим из тех, что они видели, а затем побрели по краю жутко тихого леса, заваленного перегноем, где деревья были прямыми, высокими и тонкими, как копья, воткнутые в землю. Далее камыши покрывали болото, где были несметные тучи мух, и поднимались по твердому черному склону леса, который растянулся на несколько километров.
Деревья здесь были древними и кривыми, закрученными в гротескные формы и прокаженные деформации. Здесь был постоянный треск, и Гаунт осознал, что это от движения лесного полога.
Деревья двигались на ветру. Он болезненно устал, но это воодушевило его. Это же хороший знак, так ведь?
Немного погодя Эзра загнал их в укрытие. Выше по склону что-то брело мимо в темноте. Никто не видел этого четко, но все ощущали, как ноги сотрясают землю и слышали храпение. Более сухие возвышенности Антилла были, несомненно, охотничьими землями самых крупных хищников болотистой местности.
Три часа спустя Бонин был первым из них, кто увидел свет. Он разведывал впереди мшистую рощу, и поначалу подумал, что это было странное, белоствольное дерево, идеально прямое и без веток. Затем он осознал, что это был единственный луч дневного света, прорвавшийся сквозь бесконечный темный полог.
Он пошел под него и поднял лицо вверх, медленно вращаясь, улыбаясь, пока драгоценный свет лился ему в глаза.
— Сюда! — позвал он. Остальные быстро присоединились к нему, все радовались увиденному. Они ненадолго собрались вокруг луча, некоторые отважились только дотронуться до луча кончиками пальцев, остальные сделали так же, как и Бонин, и грелись под ним. Даже Кёрк прикоснулась к лучу, как будто наудачу.
Только Эзра ап Нихт держался далеко в стороне.
В приподнятом настроении они быстрее пошли вперед. Они нашли другие лучи света, затем они стали банальщиной, когда древесный покров начал истончаться. Нихт уменьшилась до бледных сумерек. Земля стала более твердой.
Несомненно, мы начали приближаться к дальнему краю Антилла, подумал Гаунт. Многие Призраки смеялись и шутили о том, что их путешествие подходит к концу.
— Спроси его, — сказал Гаунт Маквеннеру. — Спроси его, сколько еще до конца этого места.
Маквеннер кивнул и задал вопрос Эзре. Он нахмурился при ответе.
— Ну так? — спросил Гаунт.
— Он не знает, сэр, — сказал Маквеннер. — Он никогда еще не был так далеко.
XXIV
Над центральными регионами Летрики занимался день, открывая туманную пеструю мешанину бесконечных полей в мягких коричневых, зеленых и желтых тонах. Эта обширная территория была хлебной корзиной Гереона, наиболее производительными сельскохозяйственными провинциями. Вдалеке, похожий на синий шрам на фоне горизонта, лежал массив центрального региона, вздымающиеся горы, увенчанные облаками. Такие далекие, но все же, в конце концов, видимые.
Утреннее небо было прозрачным и пронизано нитками спутанных облаков, похожих на вату.
Роун лежал в высокой траве и смотрел на них. Каждое чертово облако имело различимую форму. Там – женщина на лошади. Там – ларисель. Вон то было птицей, или, может быть, парой суженных глаз. Вон то – рука, держащая нож.
Он сходил с ума. Теперь он это знал. Он перевернулся на спину и закрыл глаза, не желая больше ничего видеть. Болезненный солнечный свет упал на его грязное лицо. Он ощущался горячим после всех дней в бессолнечном Нихте.