Они все были больны. Все они. Некоторые, как Фейгор, физически инфицированы. Некоторые, как Керт, эмоционально разрушены. Их предупреждали об этом, медики и жрецы, до высадки, но предупреждение всегда только предупреждение. Они никак не могли приготовиться к реальности.
Роун везде видел символы, куда бы ни посмотрел. Он понимал, что это зараза делает это с его разумом, но от этого не становилось легче. Он видел изображения в облаках, в листьях, в тенях, в траве, в очертаниях камней. Каждое было особенным и ему можно было дать название. У каждого был определенный смысл.
Даже сейчас, с закрытыми веками, он мог видеть символы из точек и очертаний, плывущих на красном фоне. Угорь, плойн, женщина с пышной грудью. Стигмата.
Он открыл глаза.
Он повсюду видел непотребный символ, который Кёрк носила на щеке. Вот опять, в тех зарослях. Там, в засохшей серой грязи, прилипшей к носку его сапога. Там, в линиях на его ладони, в изгибах на подушечках его пальцев.
— Роун!
Он посмотрел вверх. — Что?
Это звал Гаунт. Роун поднялся на ноги и пошел к остальным. Так, как они сгруппировались вокруг Гаунта, тоже создавало очертания символа. За исключением одной части. И присоединяясь к ним он полностью закончит форму.
Потребовался еще целый день ходьбы, чтобы дойти от того первого луча света, который нашел Бонин, сюда, до границы центрального региона. Путь пролегал через убогую лесную местность и глубокие ущелья из затвердевшей грязи, где травы выросли по грудь. Они приближались к свету, к обещанию настоящего дня по ту сторону редеющих деревьев.
Затем наступил подъем на пояс глубокого бассейна Антилла, через разрушенные временем возвышенности, изобилующие невысокими кустарниками и камнями. Деревья здесь были голыми и мертвыми, колючие рога высушенной древесины пробивались из отвесной земли. Они видели одичавшего истощенного грокса и другой домашний скот, которые, несомненно, сбежали из смежных центральных регионов и теперь искали корм в этой суровой пустоши. Из одного сделали хороший ужин, самый лучший из тех, что у них был на Гереоне.
За пустошью местность стала травянистой, и они вошли в пограничный лес старого лесного массива, который окаймлял западную границу Антилла. Гаунт видел, насколько лишенным присутствия духа стал Эзра ап Нихт. Он продолжал останавливаться, чтобы вдохнуть новый странный воздух, и иногда задерживался позади, смотря на небо и моргая.
— Он такого никогда не видел, — сообщил Маквеннер Гаунту.
— Я это понял.
— Он все время плачет, — добавил Маквеннер.
— Это всего лишь свет, — сказала Керт. — Он не привык к свету. Его глаза слезятся. — Варл порылся в своем поношенном ранце и вытащил выигранные солнечные очки. Он любил надевать их, чтобы выглядеть круто вне службы. Один Трон знает, почему он взял их с собой.
Он дал их Эзре.
— Держи, Эзра Ночь, — сказал он. — Бери их. Они твои, приятель. — Партизан был озадачен, и попытался вернуть их, пока Маквеннер медленно не объяснил их назначение. Эзра надел их. Странная улыбка скользнула по его лицу. Больше, чем когда-либо, с темными, блестящими линзами, закрывающими его глаза, он выглядел похожим на человека-мотыля.
— Вен, скажи ему, что он может вернуться. Он может вернуться и присоединиться к своим. Тщательно поблагодари его от меня. Он сделал для нас больше, чем я вообще мог ожидать. — Маквеннер вернулся через несколько минут. — Он не уйдет, сэр, — сказал он.
— Почему? — спросил Гаунт.
Маквеннер прочистил глотку. — Потому что он ваш, сэр.
— Что?
— Он – ваша собственность, сэр.
Гаунт пошел и сам поговорил с Эзрой. Маквеннеру пришлось присоединиться к ним, чтобы помочь с переводом. Лунатик был предельно ясен. В ответ на усилия, сделанные Гаунтом и его отрядом при защите лагеря партизан, Синхед ап Нихт отдал им одного из своих сыновей. Оказалось, что партизаны были крайне буквальными людьми. Когда первоначально Гаунт попросил у них проводника, чтобы пройти через Антилл, Синхед понял его так, что он просит о постоянном владении Лунатиком. Не удивительно, что он отказал.
Но отец Эзры чувствовал себя обязанным после битвы с убийцами Уэкскулла. Он дал им проводника, о котором они просили. Буквально отдав Гаунту одного из своих сыновей. Навсегда. В знак благодарности.
— Ты возвращаешься, — сказал Гаунт Эзре. — Ты сделал все, о чем я просил тебя. Возвращайся к отцу.
Маквеннер перевел. Эзра нахмурился и снова выразил сомнение.
— Пожалуйста, возвращайся, — сказал Гаунт.
Эзра снял солнечные очки.
— Он может оставить их, — сказал Варл.