— Не может быть! Вы его неправильно поняли. Прошу передать, что пришла капитан Смородина. По служебному делу.
— Не надо зря просить, товарищ капитан, — с сочувствием сказал боец. Майор только что приказал: если придет Смородина — ко мне не пускать! Я, мол, занят.
Лена прикусила губу.
«Вот, значит, как…» — подумала она. Лицо ее помрачнело, как осеннее небо.
— Тогда я вас очень прошу: скажите майору, что капитан Смородина приходила. Приходила и ушла.
— Слушаюсь!
Пронин из фургона слышал весь разговор часового с Леной, видел, как она, огорченная и расстроенная, сломленная, пошла прочь. Майор почувствовал угрызение совести, он ужаснулся своей жестокости, хотел открыть дверь, окликнуть Лену, вернуть ее назад, попросить прощения, но… Дикая ревность и упрямство помешали ему, и он удержался от доброго порыва.
2
В медчасти Маша Твардовская принимала больных. Поздоровавшись со всеми, Смородина сняла шубу.
— Ну, как дела? — спросила она, а ответа не слышала — в висках у нее стучало, сердце ныло от обиды; она пыталась забыть то, что только что произошло у нее с Прониным, и не могла. Она никак не ожидала от Николая такой грубости.
— Стоит ли перевязывать эту рану, доктор? — спросила Маша. — Она уже зарубцевалась. Может быть, оставить открытой?
— Давайте посмотрим. — Она помнила этого бойца, Мустафу Велиханова, и помнила, как перевязывала эту осколочную рану. Рана, действительно, затянулась. Прощупав ее, осмотрев, Лена спросила:
— Не беспокоит?
— Нет, не беспокоит.
— Говори правду. А то некоторые мужчины не желают признаваться, что у них что-то болит.
— Я не из таких мужчин, доктор.
Смородина обернулась к медсестре:
— Маша, я думаю, все-таки лучше будет, если еще раз наложишь повязку.
Твардовская быстро, сноровисто забинтовала рану.
Врач той порой осмотрела остальных больных и вышла из палатки — помыть руки.
Мустафа посмотрел ей вслед, оглянулся, — они с Машей были одни — и сказал шепотом:
— Слушай, Маша, имей совесть! Разве так туго можно бинтовать? При враче я терпел, не стал кричать. А ногу так перехватило, что, кажется, жилы лопнут. Ради бога, перевяжи.
— Врешь, не туго!
— Зачем мне врать? Туго!
— Но ты же и не пикнул, когда перевязывала.
— А что, пищать обязательно?
Твардовская размотала повязку.
— Извини, Мустафа, действительно, туговато…
— Сколько можно извинять? Совсем меня забыла, на свидание не приходишь, а когда делаю тебе замечание, говоришь: «извини». Сколько можно извинять?
Маша, лукаво посмеиваясь, спокойно выслушивала упреки Мустафы. Вдруг, оглянувшись на дверь, она бросилась на грудь Мустафе и с жаром поцеловала его в губы. У Мустафы закружилась голова, он оперся руками о тахту, медленно поднялся, Маша улыбалась, глядя на него невинными глазами.
— Извини, дорогой Мустафа. Прости.
— Опять «извини»! Нет, на этот раз не прощу… — Мустафа что есть силы прижал Машу к себе; ее могучая грудь мягко легла на широкую грудь Мустафы.
— Уф, Мустафа, задыхаюсь! Что ты делаешь?
— Как что? Ты поцеловала меня, я поцеловал тебя — возвращаю долг! И он впился в податливые губы Маши.
Потом она перевязала рану.
— Ну, иди, только показывайся иногда.
— Чаще болеть и приходить к тебе?
— Наоборот, я хочу, чтобы ты приходил ко мне здоровым.
— Уж если ты начала лечить меня так, то никто не знает, когда я поправлюсь.
— Не беспокойся, поправишься.
— Нога — да, поправится, а настоящая рана не затянется.
— Какая рана? — Маша обхватила рукой шею Мустафы. — У тебя есть еще другая рана? Где?
— Ты не увидишь. Вот она, здесь, — и Мустафа положил руку Маши себе на грудь.
— Господи, а я — то думаю!..
Велиханов вернулся в роту.
— Мустафа! — приветствовали его.
— Джан Мустафа! — поправил Велиханов товарищей.
— Что это значит — «джан»? — спросил Илюша Тарников. Он любил подшутить над Мустафой, который плохо говорил по-русски.
— Ох, Илюша, трудную задачу ты мне задал. Слово «джан» не переводится на русский язык. Точно перевести не умею, а врать тебе не хочу.
— Признайся, дружок, ты и в азербайджанском языке вроде того — не того, а?
— В чем, в чем, а в знании родного языка вы не можете меня упрекнуть. А вот что касается слова «джан», так «джан» это и есть «джан», и все тут.
— Не понял.
Мустафа покрутил пальцем у виска.
Кузьма Волков внимательно посмотрел в глаза Мустафе.