Ази сразу понял, что не зря Парамонов заговорил и подвел разговор к потомкам.
— А пишут из дому? — спросил он. — Что нового там?
Парамонов, действительно ждал этого вопроса.
— Пишут… Нового что? Работают. Все для фронта… Живы-здоровы, слава богу. — Он вытащил из кармана свернутый листок бумаги. — Только вот ребят немного обижают.
— Кто обижает?
— Да вот, если хотите, прочтите.
Ази знал, что у Парамонова четверо детей. Женился Парамонов сравнительно поздно, и дети еще маленькие, самому младшему всего пять лет.
При свете карманного фонаря он прочел письмо, покачал головой.
— Почему же раньше ничего об этом не говорил?
— Да у вас и без меня дел много. Что говорить? Будто вам больше не о чем думать, как только о моих детях.
— О детях моего бойца, — строго поправил Ази. — И как бы я ни был занят, ты должен был сказать мне об этом, и я должен тебе помочь.
— Не хотел вас беспокоить.
— Напрасно. Я тебя в бой посылаю, а ты меня беспокоить опасаешься.
Письмо было написано женой Парамонова, она писала о трудностях жизни, писала сдержанно, и только об одном не утерпела, в полный голос сказала: дом плохой, в аварийном состоянии, крыша вот-вот рухнет, а помочь никто не хочет, дети болеют, сама она с ремонтом не может справиться.
— Я сегодня же напишу письмо в Омский облвоенкомат и в горком партии. Не волнуйся, примут меры, помогут.
И Ази, мельком взглянув на бойца, вернулся в землянку. А Парамонов, опершись на ствол винтовки, стоял и думал: «Вот что значит человек! Будто в душу глянул… Сам спросил о семье… Я разве рискнул бы сказать? А может, зря и сказал. Хлопот командиру добавил».
Но все же Парамонов был доволен, что все так получилось; он верил, что помощь будет, если за дело командир полка взялся, но еще больше его радовало, что подполковник уделил ему, Парамонову, одному из тысяч, столько внимания.
2
— Когда ты ее бросишь, Кузьма? Ведь она как решето, дырок, больше, чем целых мест, словно пулями исклевана… — подшучивал Илюша Тарников над круглолицым, здоровенным Кузьмой Волковым, который с величайшим терпением штопал полосатую тельняшку, не обращая внимания на ухмылки товарищей и того же Тарникова.
Илюша присел возле Кузьмы, вытащил из кармана алюминиевую табакерку с выбитым на ней изображением танка и скрутил папироску.
— Желаешь?
— Спасибо, только что курил. Не хочу отравляться.
По холодному ответу Илюша почувствовал: дружок не в духе.
— Не нравишься ты мне сегодня. В чем дело? Может, любимая от тебя отвернулась?
Кузьма усмехнулся, не поднимая головы.
— По-твоему, я такой парень, от которого можно отвернуться?
И откусил нитку.
— Нет, конечно, парень ты что надо, да ведь только…
— Что «только»?
— …только всякое бывает, хочу сказать. От них можно ждать чего угодно, народ они такой…
— Не меряй всех на один аршин. — Кузьма залатал последнюю дыру, воткнул иголку в подкладку шапки, обмотал ниткой. — Вот так-то. Тельняшка еще послужит, и девушка от меня не сбежит. Ты лучше скажи, что за человек наш новый командир роты?
— Откуда мне знать? Судя по всему, не новичок, видал виды… А что это ты вдруг обеспокоился?
— Спрашиваю, значит, есть дело.
— Что за дело?
— С просьбой к нему хочу обратиться.
— Так обратись, кто запрещает?
— А вдруг откажет?
Илюша несколько раз подряд затянулся папиросой.
— Откажет или нет — кто может сказать? Каждую просьбу удовлетворить нельзя. Просьбы бывают всякие. Может, ты такое попросишь, чего и генерал дать не сможет? Должность высокую либо орден большой?
— О чем я думаю, и что ты мелешь! — с досадой оборвал Кузьма. — Не надо паясничать. Просьба обычная. Ничего сверхъестественного не попрошу… Знаешь, в пяти километрах отсюда полевой госпиталь расположен…
— Ну? А тебе до него какое дело?
— Обожди! Сначала послушай, потом спрашивай. — Илюша вопросительно уставился на Кузьму. — Люда ведь там…
— Как узнал?
— Володя, шофер командира полка, сообщил.
— Может, подшутил над тобой? Как из Крыма сюда полевой госпиталь перекочевал?
— А как мы перекочевали?
— Ну, мы… Мы танкисты.
— Где танкисты, там и пехота. Там и медики… И зачем Володе обманывать? Он не такой, как ты, понял?
— Понял! — засмеялся Илья. — Все понял! Знаю теперь, зачем свою зебру латал, знаю, почему серьезный такой!
3