Такой несколько необычный приказ получил генерал-майор Ф. Д. Рубцов 17 сентября 1941 года.
И снова Пермь
А пятью днями раньше этого, вечером 12 сентября, пассажирский поезд Москва — Пермь прибыл на станцию Пермь II. За вагонным окном было пасмурно, капли дождя медленно скатывались по серому от пыли стеклу, оставляя чуть заметные ниточки следов.
Евгения Григорьевна с дочерью Леной и матерью Надеждой Зиновьевной неторопливо пробирались к выходу из вагона. Поезд поставили на второй путь: на первом разгружали эшелон с ранеными. И здесь, в глубоком тылу, неотступно преследовала Евгению Григорьевну война. Спустившись на перрон, она огляделась. Встречающих не было. Крепко сжав руку дочери, пошла к перекидному мосту и стала подниматься по его ступенькам. Надежда Зиновьевна не отставала, то и дело поправляя сползающий с головы платок.
Толпа пассажиров, прибывших с поездом, быстро редела, и теперь на перроне остались лишь военные, да мелькали белые халаты медсестер и санитаров. Вдруг щемящее чувство одиночества снова охватило Евгению Григорьевну. Она болезненно пережила расставание с Федором. И теперь, приехав в город, в котором прошли счастливейшие годы ее жизни, город, откуда около двух лет назад она провожала Федора Дмитриевича на войну с Финляндией, Евгения Григорьевна ощутила прилив горькой тоски.
— Женя, Женечка! — услышала Рубцова голос, который показался очень знакомым, и оглянулась. Перешагивая сразу через две ступеньки, обходя встречных, поднималась по лестнице, запыхавшись, Наталья Кузьминична Кузнецова, с которой они вместе работали в детской клинике. Рубцова бросилась ей навстречу, обняла и уже не смогла сдержать слез.
— Женечка, милая, не надо, успокойся! — торопливо говорила Наталья Кузьминична, целуя подругу. — Понимаешь, задержалась в клинике, телеграмму получила, спешила к поезду, думала, что успею. Не надо же так, успокойся. Надежда Зиновьевна, Леночка! Здравствуйте! Надежда Зиновьевна, вещи-то где у вас? Дайте я понесу, устали с дороги. Пойдемте ко мне домой, — скороговоркой сыпала Кузнецова, взволнованная этой встречей.
Так, поддерживая одной рукой Евгению Григорьевну, которая все еще не могла успокоиться, в другой неся небольшой чемоданчик, Кузнецова, поминутно оглядываясь на Лену и Надежду Зиновьевну, направилась к трамвайной остановке.
Переполненный трамвай нервно вздрагивал. Доехали до Разгуляя. Вот и небольшой деревянный домик на улице Островского, где живет Наталья Кузьминична с сыном.
— Проходите, раздевайтесь, я сейчас чай поставлю! — В маленькой двухкомнатной квартире Кузнецовых было тепло и уютно. — Поживете пока у меня, мы со Славой в меньшую комнату перейдем, а вы тут, в этой устраивайтесь, — говорила хозяйка, расставляя на столе, покрытом цветной клеенкой, чайные чашки, нарезая тоненькими ломтиками хлеб.
Когда все поужинали, Наталья Кузьминична стала готовить постели: Надежду Зиновьевну с Леночкой устроила спать на диване, Евгении Григорьевне постелила на полу.
До поздней ночи засиделись подруги в тесной кухоньке. Наталья Кузьминична смотрела полными сочувствия глазами в худое, измученное лицо Рубцовой и слушала рассказ о выпавших на ее долю испытаниях. Кузнецова сама провела не одну бессонную ночь, думая о муже, от которого вот уже около трех месяцев не было писем.
Утром следующего дня Рубцова пошла в областной военкомат. Надо было решить вопрос о работе. Немноголюдно на улицах Перми. Лица редких прохожих озабочены, у магазинов длинные молчаливые очереди женщин и детей.
В облвоенкомате Евгению Григорьевну принял начальник политотдела. Внимательно выслушав, обещал помочь в определении на работу.
— А теперь, товарищ Рубцова, зайдите к начальнику финчасти Тохтуеву, я позвоню ему, чтоб запросил документы в Главном управлении кадров на оформление денежного аттестата на вашу семью.
— Тохтуев в Перми? — удивилась Евгения Григорьевна. — Он работал на этой же должности в штабе дивизии, которой командовал мой муж. Я хорошо знаю Тохтуева.
— Вот и отлично. Ну, до свидания, желаю вам успеха!
В финансовой части Рубцовой выдали карточки. Отпечатанные на специальной гербовой бумаге различных цветов, сплошь из талончиков с названиями видов продуктов, они как бы приобщали ее к суровой жизни трудового города, отдающего все фронту, работавшего на победу. Один килограмм пятьдесят граммов хлеба будет получать вся ее семья на день. Здесь были карточки и на масло, и на сахар, и на крупу… Но все в таких малых количествах… «И одному-то человеку не хватит, а как жить всем троим?» — подумала Евгения Григорьевна, разглядывая карточки.